лицо ударил запах леса, росы, трав и земли. На мгновенье стало жалко оставшихся за крепкими дверьми людей, что спали, не зная, какой опьяняющей бывает ночь. Девушка даже подумала пойти разбудить хоть Стояну — позвать с собой, но что-то в сердце кольнуло — не поймет. Лишь перепугается до смерти.

Подойдя к старой яблоне, Лесана очертила ее обережным кругом, расстелила войлок, положила под руку нож, рядом устроила меч и улеглась. Не успела даже подумать ни о чем, как заснула.

Однако нынешней ночью маялась без сна не только старшая Юрдоновна. Девятилетний Руська, ворочался на своей лавке, отчаянно грезя о мече сестры. Мальчишка почти не помнил Лесану, слишком мал был, когда крефф ее забрал. В памяти гнездились какие-то воспоминания, но ни лица, ни голоса сестры в них не сохранилось. Помнил, как спать укладывала и укутывала одеялом, чтоб не сбрасывал. Помнил, как умывала и чесала частым гребнем, несмотря на вопли и слезы. Помнил, как гладила по пухлым коленкам, когда под утро забирался к ней на лавку — досыпать.

Мать попревости часто сестру вспоминала. Все убивалась по ней. А уж какие слезы горючие лила, когда вернулась из Цитадели, повидав… До сих пор блазнились рыдания те. А сынишка тогда понять не мог — что же плачут по живой, как по умершей? Не понял и по сей день. Напротив, сегодня, увидев Лесану, Руська испытал восторг и… зависть. Ему бы вот так войти в избу — в черной одеже, опоясанным ремнем, с мечом за спиной! Чтобы каждая собака видела — вой вернулся. Защитник. Гроза Ходящих.

Но пуще всего Руське хотелось хоть одним глазком поглядеть на меч сестры. Ребятня окрестная завидовала пареньку — чай с настоящим ратоборцем (пусть и девкой) под одной крышей живет! А заодно пугали, будто оружие у воев зачаровано и больно жалит чужих, может и руку отрубить, ежели без спросу сунуться. Но Руська не верил. И потому лежал на лавке, борясь со сном, который как назло мешал дожидаться. Да еще сестра никак не засыпала, словно медведь в берлоге ворочалась. Чего ей неймется только? Он, вон, еле-еле глаза открытыми держит. Да еще Елька рядом так сладко сопит…

А что в итог? Зря пыжился, за бока себя щипал, сон прогоняя. Лесана, вон, встала да из избы вышла. С мечом вместе! Вот куда ее Встрешник понес?

Мальчишка тихонько поднялся следом. И половицы тут же предательски заскрипели. Руська тихо выругался. Как же она так прошла, что звука не раздалось? По воздуху что ль летела? А он, хоть в родной избе девять лет живет, загрохотал, будто на телеге проехал.

— Ты куда собрался? — сонно спросила из-за занавески мать.

— До ветра, — буркнул сын.

— Ведро в сенях, под лавкой стоит, — пробормотала Млада, поворачиваясь на другой бок.

Руська, уже не таясь, шмыгнул в сени.

И все-таки, взявшись за ручку двери, он засомневался. Страшно… Вдруг, дверь отворишь, а там волколак глазами горящими из кустов смотрит? Сестра хоть и говорила, что резы на воротах и тыне надежные, но все равно боязно. Мать не раз пугала рассказами о том, как Зорянку кровососы утащили, а ведь всего до соседнего двора бежала в потемках. И ночь-то еще не настала тогда.

Однако любопытство пересилило страх. Руська утешил себя тем, что в деревне, как никак, настоящий вой из Цитадели, а значит, бояться нечего. Поэтому мальчишка высунул нос из избы, огляделся и прислушался. Острые зубы не клацают, голодного рычания не слыхать. Только соловьи заливаются да деревья шумят.

— Куда ж ты подевалась-то? — приплясывая от ночной прохлады, прошептал Руська и пошлепал босыми ногами по росе. — Упыри что ль утащили во Встрешниковы Хляби?

Сестру он нашел спящей возле дедовой яблони. Старое дерево давно не плодоносило, но в память об отце батя не хотел ее корчевать. Мол, Врон любил под ней сидеть. Тут и помер.

Лесана лежала на войлоке, накинув сверху отцовский тулуп и сладко спала.

"Вот ведь вынесло ж ее, окаянную!" — рассердился братец. Дрыхнет — хоть бы что, а он трясись.

"Ежели бы не голова стриженая, сроду за воя не примешь, — думал Руська, разглядывая старшую Юрдоновну. — Девка как девка, только тощая".

Кинув вороватый взгляд на крепко спящую сродницу, мальчишка потянулся к заветному мечу. Ладные ножны, перехваченные крест-накрест толстыми ремнями, манили. Вот пальцы нерешительно коснулись широкой рукояти, оплетенной кожей, и… Вш-ш-ших! В горло вжалось что-то холодное. Острое. Русай шумно сглотнул и замер, боясь шевельнуться.

Миг и сестра сидит напротив, а на кончиках пальцев отведенной в сторону левой руки мерцает, переливаясь, синий огонек. Горит, но она не морщится. И в глазах ни отголоска сна. Будто притворялась. А другая рука вжимает закаленное лезвие боевого ножа в шею братца.

— Ты почто крадешься, как тать, а? — ровный голос Лесаны продрал до костей.

— Ме-е-еч посмотреть хотел, — заскулил мальчишка, чувствуя себя глупым и жалким.

— А спросить не мог? — рассердилась сестра. — Или гордый такой?

— Не-е-ет. Боялся.

— Кого? Меня? — удивилась она.

— Что откажешь — боялся, — Руська готов был разреветься от страха и стыда.

— Что ж я — злыдня лютая, брату родному не дать на меч поглазеть? — удивилась девушка.

После этих ее слов Русай не выдержал и бесславно разревелся, ерзая коленками по холодной земле. Так совестно сделалось!

— Ну… будет… будет… — обережница ласково обняла острые плечи. — Вдругорядь не будешь руки тянуть, куда не просят. Скажи спасибо, что только усовестила. В следующий раз выпорю, чтоб по ночам не шлялся. Иди, спать ложись, пока мать не хватилась.

Но он замотал головой и вцепился в жесткие сестрины бока:

— Можно с тобой останусь? — а в глазах столько надежды и страха — вдруг откажет?

— Оставайся, только тулуп весь на себя не стаскивай, а то прохладно, — улыбнулась Лесана.

Позже, прижимая к себе затихшего и сладко сопящего храбреца, сестра осторожно положила ладонь на узкую мальчишечью грудь. Пока еще слабый огнь горел там, теплился, невидимый глазу, но в будущем грозил разгореться в пламя:

— Хватит и одного Осененного в доме, — горько вздохнув, Лесана затворила едва начавшую теплиться жилу.