Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ей нравилось ездить к Вове. Он словно грел ее своей глупой, непонятной ей любовью. Ожидаемо однажды наступило утро, когда она проснулась в его постели. Лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок. Ей должно было быть стыдно. Она должна была чувствовать вину. Она была замужем. Но внутри была лишь пустота. Ей было все равно. Эта выжженная пустота год за годом все увеличивалась между ней и ее мужем, там давно не осталось ничего, кроме боли и ощущения своей ненужности и неправильности во всем. А тут она оказалась нужной. Тут она была достаточной. Тут она словно первый раз за долгие годы почувствовала себя живой. И этот глоток жизни был слишком ценным, чтобы чувствовать за него вину. А глоток оставшегося на кухне виски окончательно увел от сложных размышлений.
Они позавтракали и пошли бродить по городу. Нужно было вернуться домой. К мужу и детям. К детям… Глоток из горла. Еще один. И нет той жизни, где муж и дети. Есть только город, тепло от алкоголя в груди и веселая компания. Еще часик. Пожалуйста. Хотя бы еще один час.
К вечеру, уже сильно пьяная, она все же поехала через весь город домой. Вышла из маршрутки. Впереди было еще два километра по уже засыпанной снегом проселочной дороге к коттеджному поселку. Шла, немного покачиваясь, в темноте. Тот редкий вечер, когда в небе были видны звезды. Пахло зимой. Красивый вечер.
Изредка мимо проезжали машины, ослепляя ее светом фар. Неожиданно одна из них остановилась:
– Девушка, вас подвезти? Холодно и темно на улице.
Машина ехала в обратную сторону от поселка. Совсем в другую сторону… Она пьяна, что наверняка видно. На улице почти ночь… Все так понятно… Так понятно…
– Да, пожалуй.
В сознании все спуталось. Звездное небо за окном. Еловый запах освежителя для салона машины. Мужской голос: «Какая же ты хорошенькая», и слезы, текущие по щекам от этих, кажется, таких удивительно нежных слов, каких ей так давно никто не говорил. Какая же ты хорошенькая… Хорошенькая, хорошенькая, хорошенькая. Она собрала оставшиеся силы и оттолкнула мужчину. Нащупав ручку двери, дернула ее и почти вывалилась из машины в снег. Встала и пошла в темноту, не оборачиваясь.
Когда она пришла домой, все уже спали. Тихо заперла входную дверь. Тихо достала из пуховика фляжку коньяка. Тихо, чтобы не разбудить уснувшего в гостиной на диване мужа, открыла дверцу тумбочки с лекарствами. Тихо взяла упаковки с антидепрессантами. Тихо поднялась на второй этаж в спальню. Тихо открыла коньяк. По возможности тихо стала выдавливать таблетку за таблеткой в общую горку на простыне. Тихо. Внутри было тихо. Наконец она точно знала, что делать, и от этого чувствовала невероятные, возможно, никогда не знакомые ей покой и облегчение. И в этой внутренней тишине, казалось, сами собой зазвучали слова:
Отче наш, иже еси на небесах!
Да святится имя Твое,
да приидет Царствие Твое,
да будет воля Твоя…
Зависимость – это всегда про боль. Зависимость – это всегда про саморазрушение, а значит – нелюбовь к себе.
И, казалось бы, мы все это знаем, интуитивно чувствуем, что у зависимого внутри что-то сильно болит, и стараемся помочь, но он снова и снова предает, обесценивая все, что ему хочется дать, чем поддержать.
Дело в том, что, к большому сожалению, со своей болью может разобраться только сам человек, а в случае с зависимостью – это значит дойти до своего личного дна, сильно о него удариться и, возможно, признать только свое, из самой глубины души, желание жить, свое бессилие перед болезнью и необходимость обращения за помощью. А возможно – свое желание умереть. Именно это страшное право на смерть абсолютно невозможно дать близким зависимого зависимому. Любить, признавая право того, кого любишь, выбрать смерть, – огромная работа души, возможно наивысшее принятие вещей такими, как они есть из всех существующих и часто просто за гранью человеческих возможностей.
Чем дольше не давать алкоголику или наркоману упасть на собственное дно, тем глубже становится яма под ним. Однажды падение может стать смертельным не потому, что отпустили, а потому, что слишком долго не давали упасть.
Именно поэтому при обращении родственников зависимого за помощью им рассказывают о правилах так называемой «жесткой любви».
Суть заключается в том, что родственнику зависимого (созависимому) важно для начала увидеть в своем близком две части: живого человека, которого он, возможно, уже едва помнит, и болезнь, которая захватывает, рушит и уничтожает как ее носителя, так и всех вокруг.
И вот с болезнью переговариваться, помогать, увещевать, призывать к совести нет никакого смысла. Болезнь важно сделать видимой и перестать потворствовать любым ее манипуляциям.
А значит, не прикрывать зависимого перед родственниками и коллегами, не участвовать в нейтрализации последствий употребления, не давать деньги на вещество, не пускать употребляющего на свою территорию. Оставить близкого решать свои проблемы самому, делать собственные выборы и выбирать между жизнью и смертью единолично. Да, ему будет стыдно. Да, он может быть в ярости. Да, вам тоже будет неловко выносить сор из избы. Но если вы живете рядом с зависимым, вы – единственный человек в неизмененном состоянии сознания, способный усложнить заболеванию жизнь.
Одновременно важно проинформировать зависимого, что помощь есть, что есть группы Анонимных Алкоголиков, детоксы, реабилитации и психологи. И если он решит обратиться за помощью (ехать в ребцентр, идти к психологу, на группы для тех, кто хочет остановить зависимое поведение) – вы всегда рядом и поддержите. Поддержите не равно найдете для него все перечисленное, а просто будете рядом.
От созависимого требуются действия. Вполне себе конкретные и жесткие. С сочувствием, но осознанием, что в данном случае оставить человека один на один с выбором жить или умереть – единственная эффективная помощь, которую он может оказать.
Повторюсь, что страшная ирония «мучений во благо» созависимого в том, что чем дольше близкий спасает зависимого, тем глубже яма, в которую последний падает. Биохимия все