Он видел ее воочию — с всклокоченными светлыми волосами и округлыми формами. Рэйчел только что пришла из их общей студии, находившейся на верхнем этаже построенного в средиземноморском стиле розового дома в Марине, на ней были обтягивающие джинсы и одна из его рубашек. Когда-то белая, эта рубашка теперь была испещрена пятнами краски самых разных цветов, среди которых, однако, преобладал зеленовато-голубой, в который Рэйчел перекрасила спальню несколько месяцев назад. На ее побледневшем лице было написано разочарование, заставившее Джека немедленно занять оборону.

— Я думала, ты не поедешь.

— Я тоже так думал, но пришлось изменить планы. — Джек пододвинул к себе стойку с галстуками, пытаясь отобрать такие, которые подошли бы к костюмам, которые он уже уложил.

— Мы пробыли вместе так недолго. Я надеялась, что ты хоть ненадолго задержишься.

Он не обернулся, не желая видеть, как она бледна.

— Я тоже.

— Неужели ты не мог просто… просто… отказаться?

— Это невозможно, — ответил Джек чуть резче, чем было нужно, но ее слова звучали так рассудительно, он чувствовал себя таким виноватым, к тому же он устал — такая уж выдалась неделя. — Меня наняли, чтобы я спроектировал зал для собраний. Вчерне проект готов, но это самая несложная часть работы. Гораздо труднее облечь его в плоть и привязать к местности, а для этого я должен как следует почувствовать этот город. — Вытащив подходящий галстук, он с умоляющим видом повернулся к Рэйчел. — Сравни со своей собственной работой. Ты делаешь предварительные эскизы — как и любой художник. Но потом тебе надо решать, как быть с густотой цвета, средним планом и так далее, а это невозможно сделать, пока не поработаешь в поле. Ну и у меня получается то же самое.

Она не повысила голоса, но и не отступила.

— Я ограничиваю свои поездки одной неделей дважды в год, потому что у меня здесь есть определенные обязанности. Ты же уезжаешь два раза в месяц, даже три раза, если поедешь завтра в Провиденс.

— Это моя работа, Рэйчел!

— Такого не должно быть. — Она была готова заплакать.

— Должно, если я хочу преуспеть.

Рэйчел сложила руки на груди — Джек помнил это, помнил то чувство раздражения, которое его охватило, потому что таким образом она от него словно отгораживалась, — и, едва повысив голос, из-за чего ее слова звучали еще убедительнее, сказала:

— Из-за этого я чувствую себя одинокой.

— У тебя есть девочки. Есть подруги — на тот случай, если ты не хочешь работать. При желании ты можешь каждый вечер куда-то пойти.

— А у меня нет такого желания. И никогда не было — ни когда мы познакомились, ни теперь. Я терпеть не могу наряжаться, терпеть не могу пустых разговоров и вовсе не желаю, надев шпильки, поглощать черную икру.

— Даже ради благой цели? — В окрестностях Марины благотворительные обеды были неотъемлемой частью светской жизни, особенно для таких, как Джек. Ему нужно быть на виду — это хорошо для бизнеса.

— Я не могу здесь работать, — печально вздохнула Рэйчел.

Зная, что живопись для нее все, Джек стал еще более раздраженным.

— У каждого художника бывают периоды застоя.

— Тут дело серьезнее. — Эти сложенные на груди руки, казалось, прочно отгораживали ее от Джека. — У меня иссякло воображение, я умерла как художник. Здесь я не вижу цвета. Я не чувствую предметов так, как обычно. Мне ясно, в чем проблема. Искусство отражает жизнь, а я здесь несчастлива. Я не удовлетворена жизнью, я не чувствую ее полноты. Мы с тобой существуем отдельно друг от друга.

— Тогда предлагаю тебе ездить вместе со мной. — Джек попытался переложить ответственность на нее.

— Мы это уже проходили.

— Правильно. Ты не можешь оставить девочек. Правда, ради своей работы ты их оставляешь, а вот ради моей не можешь. И кем же я должен себя при этом чувствовать? Пятым колесом в телеге!

— Джек, они же маленькие.

— Им уже девять лет и семь. Они вполне могут прожить без тебя пару дней.

— Пара дней здесь, пара там — в сумме получится немало. И потом, может быть, дело во мне. Возможно, это я не могу без них жить. У матерей это бывает по-другому. Совсем по-другому.

Это они тоже проходили. Джек швырнул на кровать еще несколько галстуков.

Рэйчел опустила голову.

— Ну что еще? — спросил он.

Рэйчел подняла голову, но глаза ее были пустыми, голос безжизненным.

— Когда ты вернешься, нас здесь не будет.

— Ты говорила это же в прошлый раз.

— Теперь все будет по-настоящему.

Джек вздохнул:

— Не надо, Рэйчел. Попытайся меня понять.

— Это ты попытайся меня понять! — крикнула она. — Раз уж я осталась одна, — снова понизив голос, продолжала Рэйчел, — то здесь мне делать нечего. Я переезжаю в Большой Сур. Ты поедешь со мной? — тихо добавила она.

— Ты серьезно?

— Совершенно серьезно.

Джек был просто взбешен. Черт побери, она же прекрасно знает, что он не может переехать в Большой Сур! Это ведь в трех часах езды от Сан-Франциско.

— Ради тебя я жила здесь все эти годы, — так же тихо сказала она. — Теперь твоя очередь пожить ради меня где-нибудь в другом месте.

— Рэйчел! — Как она не понимает? — Но ведь здесь моя фирма!

— Ты и так все время разъезжаешь. Тебе и не надо сидеть там постоянно, ты можешь бывать в конторе наездами, из Большого Сура.

— Это совершенно нереально.

Рэйчел снова обхватила себя руками, словно испытывая боль.

— Я уезжаю. Мне нужно, чтобы ты поехал со мной.

Расстроенный тем, что она его не понимает, раздраженный тем, что она не собирается уступать, взбешенный тем, что все связанное с Рэйчел доставляет ему такую боль, Джек закричал:

— Как я могу это сделать, если сейчас еду в Провиденс?

— Папа! — Крик Саманты вернул его к действительности. — Что с ней?

Джек провел рукой по лицу и постарался успокоиться. Прогнав воспоминания, он рассказал Саманте о ноге, о ребрах и о руке Рэйчел. Затем погладил по волосам Хоуп, отчаянно желая смягчить удар, но не зная как.

— Дело в том, что голова у нее сильно ушиблена. Она все еще без сознания.

— Спит? — мгновенно спросила Хоуп.

— Вроде того. Только вот пока ее невозможно разбудить. Врачи называют это комой.

— Комой! — вскрикнула Саманта.

— Нет, — поспешил успокоить се Джек, — это не так страшно, как кажется. — Пересказав им упрощенную версию тех объяснений, что сам выслушал от доктора, он принялся бодро импровизировать: — Кома наступает тогда, когда организм стремится сконцентрировать всю свою энергию на выздоровлении. Как только человек выздоравливает, он приходит в сознание.