Магницкий на миниатюрной фотке сидел за рулем, улыбался. Большего не разобрать. Сердце нервно трепыхнулось, только почему-то не в груди, а ниже. В животе. Там, где у нормальных людей желудок расположен.

Зависнув, рассматривала маленькую картинку, не зная, что делать дальше. То ли все выключить от греха подальше, то ли зайти в его профиль, посмотреть, чем он живет… От таких перспектив даже руки задрожали.

Выдохнув, зажмурилась и тыкнула на картинку. Хочу увидеть.

Передо мной его страница. Закрытая для посторонних. И на фотке, что теперь гораздо крупнее, можно рассмотреть не только улыбку, но и поднятый средний палец. И насмешливое выражение лица, типа «а больше ничего не надо?»

Твою ж....

Торопливо сбежала. Выскочила из соцсети, словно меня кто-то застал за неприличным занятием и теперь гонится, громко смеясь и тыкая пальцем.

Нет, ну надо же какой!

Права была Аленка. На все сто права…. Пренеприятный тип.

Несмотря на всю правоту подруги, мысли об этом пренеприятном типе преследовали меня весь вечер. Я то злилась на него, то задумчиво вспоминала наши скудные встречи. Хуже того, когда легла спать — Магницкий бесцеремонно хозяйничал в моих снах. То я с ним танцевала, то мы с ним бежали пол дождем, то ехали в машине. Сначала вроде все нормально было. Сны как сны, а потом хоп — и наш почти безобидный танец закончился обжигающим поцелуем.

Дернувшись, проснулась, еле сдержав вопль. Это что такое было?! Сердце в груди грохотало, как ненормальное, щеки горели, казалось, что на губах ощущаю его вкус.

Ой, мамочки мои. Это, вообще, как понимать?

Трясло не по-детски, когда повернулась на другой бок, накрылась с головой одеялом в надежде, что оно спасет от этого безобразия.

Как бы не так!

Стоило только задремать, как этот стервец снова тут как тут.

Утром вскочила в шесть часов. Сна ни в одном глазу. Побрела в ванную, умылась, рассматривая свою розовеющую физиономию и глаза с шальным блеском — последствия полубессонной ночи. Жуть какая-то. И все из-за кого? Из-за Магницкого! Будь он неладен!

Не знаю каким образом, но он умудрился забраться мне в голову, на подкорку. Как бы я ни сопротивлялась, чтобы я ни делала, как ни настраивала себя против него — результат один — он мне интересен. Не знаю чем, не знаю почему, но интересен до дрожи в руках.

И с каждой секундой я все больше склонялась к мысли, а почему бы действительно не сходить с ним куда-то? Не пообщаться? Посмотреть на него своими глазами, а не через призму убеждений Рыжовой. Вдруг парень не так уж и плох? Вдруг он совсем другой?

Память лениво, словно нехотя, напомнила о том, что я вроде как не одна. У меня вроде как Антон есть. Любитель поиграть в компьютерные игры и повоспитывать нудными нравоучениями.

Стало стыдно. Неправильно это, нельзя так.

Пусть Антон и не блещет юмором и азартом, но он все равно мой парень, которому я сама не так давно упорно вливала по поводу доверия. И что в итоге? Сама же думаю о встрече с другим.

Утешила себя только одним: если я пойду куда-то с Егором — это будет просто ничего не значащей встречей. Не более того. Просто прогуляемся, поговорим, посмотрим друг на друга — и все. Это ведь не свидание. Верно? Верно. Ничего плохого делать не собираюсь. Правильно? Правильно! Просто спортивный интерес и любопытство. Так? Так!

На том и порешила.

Пока преподаватель что-то самозабвенно вещал, важно прохаживаясь из угла угол, я задумчиво чиркала в тетради на полях незамысловатые узоры и грустно вздыхала. Уже сдалась, понимая, что от мыслей о Магницком мне не избавиться.

Я даже устала ломать голову, пытаясь понять, с чего так получилось. Как будет, так и будет. Схожу, пообщаюсь с ним. Может, он в первые же десять минут поведет себя по-скотски, тогда с чувством выполненного долга можно будет развернуться и уйти... если, конечно, этот черт упрямый отпустит.

Алена сидела чуть поодаль от меня и со скучающим видом слушала преподавателя. Наверное, ей тоже иногда надоедало быть прилежной ученицей. Как она отреагирует на то, что я подумываю о встрече с Егором? Вдруг своим появлением и походом с ним я что-нибудь испорчу? Сломаю?

Она его, конечно, терпеть не может, но мало ли, вдруг что-то изменилось, а я не в курсе? Вдруг планы родителей начали воплощаться в жизнь?

Блин, как все сложно... Хотя...

Я просто возьму и поговорю с ней. Вот и все. Спрошу как, чего. Если скажет, что Егор нужен ей, то пошлю его к чертовой бабушке и все, разговор закрыт.

В перерыв поговорить нам не удалось — в коридоре зацепилась с девчонками и проболтала, забыв обо всем на свете. В результате ворвалась в аудиторию, когда занятие уже началось.

Старая бабушка-преподаватель даже не заметила моего появления, что-то бубнила, отвернувшись к доске. Ей, по-моему, вообще плевать было, есть кто в аудитории, кроме нее, или нет, слушают или нет. Ну, студенты и не слушали, тихо занимаясь своими делами. Правда, особо не наглели, не шумели. Потому что старушка — Божий Одуванчик — когда не в духе, могла так завалить, что сидишь перед ней, сгорая от стыда за собственную тупость… Неловко признаваться, но проверено на личном опыте.

Взглядом нашла Алену. Она одна из немногих, кто еще пытался что-то записать и понять. Упорная. И, как по заказу, рядом с ней осталось свободное местечко.

Я присела, достала красивую розовую тетрадь, открыла рот... И внезапно стало как-то неудобно, будто я пытаюсь сунуть свой любопытный нос в то, что меня совершенно не касается. Пыхтела, сопела, не зная, как завести разговор, а Рыжова была занята делом и не обращала на меня никакого внимания.

— Ален, — наконец, набралась смелости и позвала ее.

— Да, — не отрываясь от тетради, ответила она. Ручка проворно бегала по белому листу, перескакивая со строчки на строчку.

— Как дела? — в последний момент спросила совсем не то, что хотела.

Она пожала плечами:

— Отлично. А что?

— Ничего, — снова замялась, а потом все-таки задала животрепещущий вопрос: — Слушай, а этот твой Магницкий действительно мерзавец?

Ручка замерла посреди листа.

— Почему это тебя интересует? — прохладно поинтересовалась Алена.

— Не знаю, — почему-то стыдно признаваться, что он меня пригласил, — просто интересно, действительно ли он такой, как ты рассказывала.

— Такой, Даш, такой. Может, еще хуже. Всех прелестей и тонкостей не знаю. Я же с ним стараюсь не общаться. У нас, к счастью, только одна точка соприкосновения — родители, — Алена говорила миролюбиво, но я чувствовала, что ее раздражал этот разговор.

Это как же он ее достал, если всегда холодная и сдержанная Рыжова моментально заводилась до небес, стоило только о нем упомянуть?