– С вашей супругой мне как-то раз довелось сниматься вместе в кино. Она мне тогда во многом помогла, – сказал он мягким голосом.

Кафуку поблагодарил. Хронологически, насколько он знал, Такацуки завершал список мужчин, имевших связь с его женой; расставшись с ним, она вскоре легла в больницу, где у нее выявили рак в прогрессирующей стадии.

– У меня есть к вам одна нескромная просьба, – обратился Кафуку после того, как покончили с приветствиями.

– Что за просьба?

– Можете мне уделить немного времени? Хочу пригласить вас где-нибудь посидеть и вспомнить о жене. Она часто о вас говорила.

Такацуки от неожиданности опешил. Правильнее сказать – испытал шок. Он слегка повел четко очерченными бровями и осторожно покосился на Кафуку, как бы взвешивая, в чем здесь может крыться подвох. Но никаких особых подсказок во взгляде Кафуку не обнаружил – на него лишь спокойно смотрел человек, не так давно потерявший спутницу жизни; взгляд его был словно поверхность пруда, на котором улеглись все волны до единой.

– Мне нужен собеседник, с кем я мог бы поговорить о жене, – добавил Кафуку. – А то сидишь дома в одиночестве – и, признаться, становится невыносимо. Если вам это не в тягость…

После этих слов у Такацуки, как показалось, отлегло на сердце – его связь вне подозрений.

– Ну почему в тягость? Конечно же, найдется время, раз такое дело. Если вас устроит никудышный собеседник вроде меня, – сказал Такацуки и слегка улыбнулся. В уголках его глаз сложились морщинки умиления. Улыбка его оказалась прямо-таки чарующей. «Будь я дамой в возрасте, – подумал про себя Кафуку, – наверняка бы зарделся».

Такацуки мысленно пробежался по своим планам.

– Завтра вечером я как раз никуда не спешу и мог бы составить компанию. Что скажете?

Кафуку ответил, что вечер у него свободен, а сам был в восхищении: «Как же прозрачен этот человек. Стоит лишь заглянуть внутрь, а там все чувства как на ладони. Никаких подводных камней и коварства. Такие не роют яму другим. Но как актер он вряд ли был успешен».

– Где встретимся? – спросил Такацуки.

– Выбирайте сами. Куда скажете, туда и приеду, – ответил Кафуку.

Такацуки предложил один известный бар на Гиндзе.

– Если заказать отдельную кабинку, можно спокойно беседовать, не переживая, что нас будет слышно, – пояснил свой выбор Такацуки.

Кафуку знал это место. Они пожали руки и расстались. Рука Такацуки была мягкой, пальцы – длинные и тонкие. Ладонь – теплая и, как показалось Кафуку, слегка влажная от пота. Вероятно, от напряжения.

Проводив Такацуки взглядом, Кафуку опустился на стул, раскрыл ладонь правой руки и пристально уставился на нее. Там еще свежо ощущение от прикосновения руки Такацуки. «Та самая рука, те пальцы, что ласкали нагое тело жены, – подумал Кафуку. – Неспешно, все места». И, закрыв глаза, он глубоко и протяжно вздохнул, пытаясь осознать, что же он такое замыслил. Но так или иначе, не сделать этого он не мог.

В тихой кабинке бара, за бокалом односолодового виски Кафуку понял одно: Такацуки все еще без ума от его жены. И до сих пор не может осознать, что она умерла, а плоть ее стала прахом. В этом Кафуку мог его понять. За разговорами о жене Кафуку глаза Такацуки подчас влажнели от слез. Еще немного, и, глядя на это, Кафуку растрогался бы сам. Такацуки не удавалось скрывать свои чувства. Казалось, немного подначить – и он во всем признается.

Со слов Такацуки Кафуку понял, что о разрыве отношений заговорила жена. Вероятно, она так и сказала: «Думаю, нам лучше расстаться». И больше встреч не искала. После нескольких месяцев связи на стороне в какой-то момент сама разорвала эту связь. С такими решениями вообще нельзя затягивать. Кафуку считал, это вполне в духе его супруги. Однако Такацуки не был готов так просто взять и ее потерять – он рассчитывал на продолжение романа.

После того как неизлечимо больную жену поместили в столичный хоспис, Такацуки собрался было ее навестить, но жена отказала наотрез. Оказавшись в больнице, она не желала видеться ни с кем. Помимо лечащего врача к ней в палату допускали только ее мать и младшую сестру, а также самого Кафуку. И Такацуки очень сожалел, что ни разу не смог ее повидать. О ее болезни он вообще узнал за несколько недель до кончины – известие обрушилось на него как гром среди ясного неба. И он по-прежнему не мог смириться с жестокой действительностью. Кафуку понимал его настроение. Однако чувства их обоих – совсем не одно и то же. На глазах Кафуку прошли последние дни его измученной недугом жены, в крематории он собирал ее кости. В отличие от Такацуки, все эти печальные этапы выпало пережить именно ему.

За разговором об умершей жене Кафуку между прочим подумал: «Будто я его утешаю». Ему стало интересно, каково было бы его жене, если бы та увидела эту сцену. Но мертвые, вероятно, ни о чем не думают и ничего не ощущают. И, по мнению Кафуку, как раз в этом – один из исключительных аспектов смерти.

Еще он понял, что Такацуки, начиная выпивать, уже не видит берегов. Кафуку в силу своей профессии повидал немало разных пьяниц (и с чего это артисты склонны так крепко нализываться?), но Такацуки совершенно не умел пить так, чтобы не вредить своему здоровью. Кафуку считал, что пропойц, по большому счету, можно разделить на две категории: первые вынуждены пить, чтобы обрести в себе новые качества, а другие – с целью от чего-то избавиться. Такацуки, вне сомнения, принадлежал ко вторым.

От чего хотел избавиться Такацуки, Кафуку не знал. Может, от слабости в характере или пережитой душевной раны, а может – от неурядиц, одолевающих его. Или, как знать, – от спутанного из всего этого клубка. Так или иначе, было в нем «нечто такое, о чем он хотел бы забыть». И чтобы вычеркнуть это из памяти или заглушить причиняемую этим боль, он не мог не выпивать. Пока Кафуку пил одну порцию, Такацуки уже заказывал третью. А это весьма высокий темп.

А может, у него просто сдавали нервы. Еще бы! Выпивать с сидящим напротив мужем своей бывшей любовницы. Наоборот, было бы странно, оставайся он невозмутимым. Но, считал Кафуку, вряд ли только поэтому. Просто он такой человек, который иначе пить не умеет.

Поглядывая на собеседника, Кафуку тоже пил, но аккуратно, с расстановкой. После нескольких бокалов Такацуки немного расслабился, и тогда Кафуку поинтересовался, есть ли у него семья. Оказалось, он десять лет как женат, сыну уже семь. Но с прошлого года обстоятельства вынуждают их жить раздельно. Возможно, вскоре дело дойдет до развода, и тогда неминуемо возникнет тяжба из-за родительских прав, а Такацуки очень хотел бы и дальше видеться с ребенком без ограничений, ведь он души в нем не чает. Он показал фотографию сына – мальчика с виду симпатичного и спокойного.

Такацуки, как и многим закоренелым алкоголикам, выпивка развязывала язык. Он сам заводил разговор на темы, о которых следовало помалкивать, тем более что никто его об этом не спрашивал. Кафуку по большей части слушал, к месту поддакивал, где нужно было похвалить, хвалил, подбирая слова. И по возможности старался лучше узнать этого человека. Кафуку пытался показать, насколько он расположен к Такацуки. И это оказалось несложно, ведь был он прирожденным слушателем, к тому же Такацуки действительно ему нравился. Вдобавок их объединяло общее чувство – любовь к одной красивой, но уже умершей женщине. Оба – один муж, другой любовник – так и жили, не в силах восполнить потерю. Потому им было о чем поговорить.