Судя по характеру тропы, путешествовали они неторопливо, и поскольку они не пытались запутать след, мы пришли к выводу, что они были молодыми воинами.

Мы расположились лагерем и заночевали, а утром продолжили погоню, так же быстро, как могли скакать наши лошади. В основном мы шли быстрым галопом, и по некоторым признакам нам стало ясно, что индейцы тоже ускорили свой ход. Стемнело — мы разбили лагерь недалеко от тропы. Ночь прошла без каких-либо происшествий, на рассвете мы снова продолжили преследование. Теперь же, однако, мы увидели некие свидетельства того, что в окрестностях может быть большая деревня, и, проследовав по хорошо наезженной дороге, проскользнув между двумя высокими холмами, мы вошли в длинную и узкую долину, совсем недалеко от состоявшей из 18-ти лачуг деревни. Все свидетельствовало о том, что совсем недавно жители покинули это место. Возле одной из хижин паслись несколько лошадей, а когда мы во весь дух помчались к ней, нас приветствовал сильный залповый огонь нескольких винтовок — не самого мелкого калибра — а потом на нас обрушился град стрел. Затем был дан приказ окружить эту деревню. Моя лошадь — раздраженная, и, наверно, более храбрая, чем я, бросилась прямо в проход между хижинами. Понимая, что я сейчас в опасном положении, я вытащил из кармана коробку с запальными фитилями, я, поджегши их все сразу, бросил в одну из построенных из сухой травы хижин, и через мгновение она уже полностью пылала — пламя пошло дальше до тех пор, пока не достигло той лачуги, в которой засели индейцы. Несмотря на свое малое число, дикари хорошо отстреливались, пока не увидели пламени, в котором все они могли погибнуть, неважно, сейчас, или минутой позже. Наши люди прекратили стрельбу, чтобы у меня появился шанс выйти, но моя лошадь все еще была неуправляемой, и хотя, когда жар стал еще сильней, она сделала несколько скачков, чтобы избежать его, она все еще крутилась на месте, постоянно глядя на зловещее пламя и не обращая никакого внимания ни на повод, ни на мой голос, ни на шпоры.

Внезапно индейцы начали проявлять свое желание выйти наружу. Они столпились у ими же забаррикадированных самыми громоздкими вещами входных дверей и теперь с шумом пытались освободить ее. Тем временем наши тяжелые пули все еще решетили их травяные стены. Вдруг индейцы громко завопили, и из хижины вышли пятеро из них. По ним сразу же грянула сотня винтовок, и все пятеро упали, либо убитыми, либо смертельно ранеными, а еще четверо погибли внутри лачуги.

Теперь у нас была возможность осмотреть деревню, и во многих вигвамах мы нашли одежду, в том числе и из бизоньей шкуры и кухонную утварь — свидетельства того, что ее жители покинули ее совсем недавно. В одном из них мы взяли большое количество вяленой говядины — это единственное, что нам удалось спасти от огня.

Как только те индейцы, которые вырвались наружу, были застрелены, один из наших метнул сырую, сделанную из сыромятной кожи веревку на верхнюю часть хижины, так, чтобы она крепко зацепилась за один из поддерживающих ее кольев. После чего несколько человек моментально потянула за нее и обрушила всю эту хрупкую конструкцию, и, потушив горящую траву, мы, преодолев сильный жар, сумели вытащить тела тех индейцев, которые пытались спрятаться там от пожара. Двое из них погибли от пуль, другие двое были тяжело ранены.

Мы тщательно прочесали окрестности в надежде обнаружить другие деревни, но по всему было ясно, других нет, и что жители этого погибшего поселения бежали еще до прибытия тех индейцев, которых мы преследовали, которые, несомненно, были другими индейцами и в этой деревне искали исключительно убежища и безопасности. Их разведчики, вероятно, заметили нас задолго до нашего прибытия и подняли тревогу, но поскольку наши животные были очень утомлены, мы не пошли по их следу, так как их лошади, без сомнения, были все еще в прекрасной форме. Скальпа Пибоди мы тоже не нашли — возможно, индейцы его спрятали, а позже он погиб в огне. Команчи убили всех индейцев, и, кроме того, эта деревня принадлежала уичита.

Мы остановились родника, чтобы хорошо отдохнуть, и вскоре я испытал сильное потрясение, узнав, что меня считают очень храбрым человеком — офицеры осыпали меня комплиментами. Сперва я обрадовался, но, вспомнив о своей лошади, я сказал им, что вся заслуга принадлежит исключительно ей — поскольку она сама принесла меня туда, куда я вряд ли пошел сам по собственной воле.

Потом мы преодолели водораздел и спустились к Ред-Форк-Бразос. В верховьях этой реки мы охотились на бизонов. Держась ближе к хребту, мы рассыпались цепью, чтобы захватить как можно больше пространства. Ветер дул в другую сторону и бизоны не чуяли нас до тех пор, пока мы, пройдя по хребту, не подошли к ним достаточно близко — и вот когда они начали проявлять явные признаки беспокойства, капитан сразу же приказал открыть огонь. Услышав горн, животные подняли свои большие и мохнатые головы, очень удивленные внезапным появлением трехсот идущих к ним человек — кричащих, смеющихся и вопящих как сумасшедшие. С громким, и коротким фырканьем передние крутнулись на своих задних ногах и кинулись к своему стаду, повсюду сея страх и панику. Вскоре мы окружили их, и началась работа по их уничтожению — грохот стоял непрерывный. Стадо буйволов, огромными волнами, казалось, плыло над землей, их было бесконечно много. Земля была совершенно изрублена их тяжелой и неуклюжей походкой, воздух наполнился пылью, а слух наш был ошеломлен невероятным шумом. И так все вперемешку — бизоны, лошади, всадники — шли аж до самого грандиозного погружения в Ред-Форк-Бразос. Буйвол, преодолевший вспенившуюся реку и достигший противоположного берега, попадал в самую гущу стада — слабые, или те, кто имел несчастье упасть, были затоптаны — каждый старался убежать, и думал только о себе.

К тому времени, как я и мои ближайшие товарищи достигли реки, мы увидели, что многие из рейнджеров стали почти одной неразделимой массой с бизонами, некоторых из них обезумевшее стадо увлекло с собой в воду, но, к счастью, никто из них серьезно не пострадал, они выбрались и вновь продолжили эту захватывающую, но очень опасную охоту. Некоторые из бизонов увязли в зыбучем песке, и некоторые из наших самых отчаянных ребят оседлали их — с неизбежным риском свалиться с них и погибнуть под их копытами. Труба просигналила «общий сбор», и теперь мы впервые смогли оценить развернувшуюся позади нас сцену. У меня нет слов для ее описания. Взметнувшаяся в воздух пыль плотным облаком висела над равниной, но все же достаточно высоко, чтобы было видно, какое великое множество тел мертвых бизонов было рассеяно по всей земле, и в то же время, почти такое же количество корчилось по земле в муках смертельных ран, и, тем не менее, большинство из них ошеломленно ревели от боли их ран, не слишком сильных, чтобы убить их, но вполне достаточных, чтобы не дать им возможности не отставать от своих невредимых товарищей. Тут и там можно было встретить невезучего всадника, случайно сброшенного с лошади — может, от разрыва уздечки, а может и подпруги — и их лошадей — либо с ржанием носившихся по всей равнине, либо, задыхающихся от дикой скачки, лежащих на земле. Некоторые сильно пострадали во время своих близких встреч с разъяренными быками, и их пришлось на руках отнести в наш лагерь, а другие — уже спешившись, неторопливо расхаживали по полю боя и с помощью своих револьверов заканчивали земную жизнь какого-нибудь отважного, но смертельно раненого животного.