С каждым из этих снимков связано мое воспоминание. Но не все воспоминания одинаково значимы для меня. На одних снимках я задерживался дольше, другие сканировал взглядом, не находя в памяти особенного отклика на них.

Я думал об этом сегодня утром, когда пил на работе утренний кофе. Оказывается, мой мозг работает при этом как интернет-поисковик Google. Оказывается, человеческий мозг гуглит! Доктор Томас Гриффитс из университета в Беркли опубликовал на эту тему очень интересную статью в журнале «Psychological Science» (декабрь 2007 года). Механизм человеческих воспоминаний функционирует в соответствии с запатентованным (а как же иначе!) и примененным в поисковике Google механизмом ранжирования, то есть выстраивания рейтинга фактов {англ. Page-Rank). Как и Google, наш мозг не только соединяет с данной информацией определенное количество ассоциаций, но и автоматически устанавливает их важность. Последняя же измеряется количеством ссылок на данное упоминание. Я задерживаюсь на фотографии моей дочки Иоаси во время вечернего купания, потому что у меня с этим событием не просто много ассоциаций, но эти мои ассоциации соединяются с большим количеством других. Иоася мой первый ребенок. Я отстоял очередь за ванночкой в магазине в Торуни, я покупал в «Певексе» гель для купания, я читал книги о том, как надо купать младенцев, после ее рождения я перестал курить в квартире, я исследовал, не вреден ли сжигаемый на кухне газ для ребенка, и многое-многое другое. С церемонией купания Иоанны Марты Вишневской на кухне в квартире 65 на десятом этаже дома по улице Моссаковского, 4Ь, микрорайон Рубинково в г. Торунь, в 1983 году связано много важных ассоциаций. И поэтому, когда я пошлю в «google» моего мозга запрос: «Иоанна Марта Вишневская, купание на кухне, 1983 год», я получу очень много линков. И я на самом деле получил их, просматривая альбомы в течение двух часов.

Доктор Томас Гриффитс потрясающе объяснил когнитивные основы своей модели. Одного он только не объяснил: почему, когда я смотрю на эту фотографию, я так волнуюсь и на глаза наворачиваются слезы…

Сердечный привет,

ЯЛ, Франкфурт-на-Майне

Варшава, вечер

Януш,

фотографии я храню в большой красной коробке. Я кладу в нее только те из них, которые в данный момент считаю самыми важными. Для себя. Когда меня охватывает ностальгия или хандра, я обращаюсь к «фотографической истории своей жизни». Хотя делаю это не часто. Приблизительно раз в пару лет. Я внимательно вглядываюсь в выражение собственного лица и с придирчивостью английского детектива ищу в нем то, что я уже знаю о себе, и то, что только должно проявиться. Рассматриваю и думаю, есть ли у меня нынешней, взрослой что-то общее с той юной девушкой, сидящей на диване в обнимку с одним из мужчин своей жизни, худой девчонкой со скакалкой или со взбунтовавшимся подростком с недовольной физиономией? Признаюсь, что коробку с фотографиями я открываю чаще всего тогда; когда начинаю подозревать, что перестаю быть собой. И так получается, что вскоре после этого в коробке оказываются другие отобранные мною снимки. А еще, когда мы теряем близких, когда уходят дорогие нам люди, мы не только ищем их на фотографиях, но и жалеем, что не запечатлели многие моменты их жизни, корим себя за лень, недальновидность и забывчивость. Иногда меня охватывают и другие угнетающие мысли: когда от человека останутся только фотографии, то рано или поздно их выбросят, даже если они к тому времени еще не выцветут…

Мюнхен, суббота, ночь

Малгося,

весь сегодняшний день и вечер я провел со знакомыми в Мюнхене. Я редко выезжаю по личным делам из Франкфурта. Мои уик-энды, если я не должен куда-то ехать по службе, заполнены работой. Так в основном проходит все мое время. Поэтому у меня на работе больше фотографий моих дочерей, чем в квартире, поэтому здесь больше книг, больше коробок с журналами, газетными вырезками, тетрадей с заметками, больше CD с музыкой, больше, чем в квартире, картинок на стене и даже больше горшков с цветами, которые я постоянно забываю поливать. Если бы цветы могли говорить, они (по крайней мере раз в неделю) устраивали бы мне приличный скандал.

Когда я под Новый год подводил итог года прошедшего и сам себе давал задания на год грядущий, то одним из таких заданий было: «Выехать наконец с работы и поселиться наконец в собственном доме». Второе задание касалось друзей, знакомых и вообще близких мне людей. Я решил, что буду уделять им больше времени, что буду навещать их, приглашать к себе, что буду бережнее относиться к ним. Я не хочу в очередной раз услышать во время телефонного разговора: «Если мне хочется узнать, что у тебя, мне достаточно лишь зайти на твой интернет-сайт», или «Если мне захочется увидеть, как ты выглядишь, я всегда могу купить экземпляр „Пани“ в киоске», или еще хуже «Ты еще помнишь, как нас зовут? Ну а как зовут наших детей?» Помню-помню. Их зовут Томек и Юлия…

Юлии пятнадцать лет и родилась она в Нюрнберге. Туда из Ополе в 1987 году выехали ее родители. Несколько лет спустя они переехали в Мюнхен. С отцом Юлии я учился на экономическом факультете в Торуни, мать — медсестра, в которую без памяти влюбился отец Юлии и за которой из Торуни поехал в Ополе. Это она спрашивала меня об именах их детей. А поскольку во мне еще свежа память моих новогодних клятв, я поехал в Мюнхен (если бы мне пришлось выстроить рейтинг больших немецких городов в соответствии с красотой, то Мюнхен оказался бы на втором месте, сразу за Гамбургом).

В полном смысле слова католическая семья. Множество книг на полках. Никаких разводов, никаких романов на стороне, никаких уходов и возвращений. Стабильная первичная ячейка общества. Со вкусом устроенная квартира, отпуск с детьми на Майорке, в Португалии или на Балтийском побережье, две машины, счет в Сбербанке, мечты о домике в деревне под Мюнхеном. Типичный немецкий достаток польской интеллигентской семьи из среднего класса.

Я не встретил Юлии, потому что были зимние каникулы и родители отправили ее к бабушке в Ополе. Честно говоря, они заставили ее поехать. По мнению отца, Юлия находится сейчас в фазе «глупого бунта» и ее надо «просто призвать к порядку и приручить», а по мнению матери, у девочки сейчас трудный период роста, а «приручить, если очень хочешь, можно и морскую свинку». Юлия — как следует из того, что рассказали мне ее родители, — взрослеет по экстремальному сценарию. В сентябре на неделю убегает из дому, доводя родителей до отчаяния. А когда ее находят, выясняется, что полицейские обнаружили у нее в кармане маленькие полиэтиленовые пакетики с гашишем. Ко всему прочему в тот момент она не была абсолютно трезвой. Потом были стыд и мучительные объяснения в школе, потом долгие разговоры дома, хождения к психологу, попытки подкупа подарками и воспитания угрозами и наказаниями. Теперь родители Юлии срочно собирают информацию о созревании. Мы заговорили на эту тему. Как-то так получилось, что сосредоточились мы на мозге. Лично я считаю, что созревание начинается и кончается именно там…

Когда рос их сын Томек, они этого даже не заметили. Юлия созревает по-другому. Мои дочери тоже созревали по-разному. И взрослым очень трудно это понять, потому что их предположение, что у взрослеющих подростков «такие же мозги», истинно лишь отчасти. То, что взрослым представляется совершенно однозначным, в мозгу проходящих через период созревания детей вовсе не так однозначно. Исследователи из знаменитой психиатрической клиники МакЛин (там, между прочим, лечились известный математик-шизофреник Джон Нэш — о нем еще сняли фильм «Игры разума», — писательница-невротичка Сильвия Плат и депрессивный музыкант, композитор и исполнитель Рэй Чарлз) в Бельмонте (штат Массачусетс, США) провели очень простой эксперимент. Группе взрослеющих подростков и группе взрослых показали одну и ту же последовательность фотопортретов, на которых изображенные интенсивно выражали свои эмоции: злость, грусть, радость, вожделение, отчаяние. Одновременно с помощью томографа регистрировалась активность их мозга. В то время как у взрослых, интерпретирующих демонстрируемые фотографии, активной была главным образом лобная часть мозга, у подростков активность проявляла совершенно другая зона — находящееся в лимбической системе миндалевидное тело. Лимбическая система уже давно считается центром эмоций. Реакции молодых людей были инстинктивны, импульсивны; лобная доля — активная у взрослых, — отвечающая за аналитическое, логическое, долгосрочное и абстрактное мышление, была у них практически полностью отключена. Лампочка в мозгах подростков загорается совсем в другом месте. По мнению руководительницы этих исследований доктора Деборы Юргелюн-Тодд, лобные доли мозга молодых людей все еще находятся в стадии развития и мозг не работает в полной мере (заметьте, у девочек это развитие происходит значительно быстрее). Поэтому они не могут предвидеть последствий своих поступков и поэтому реагируют на внешние раздражители гораздо импульсивнее.