моют голову. Дома Катерина мыла голову каждый день — утром под душем. Занимало это пять минут, плюс потом сушка — ещё пять. Правда, она пылинки сдувала со своего парикмахера — стрижки отменного мастера Валечки держали форму долго, и их не нужно было как-то специально укладывать, высушил — и всё. И так всю жизнь — найди мастера, и будет тебе счастье. А тут — наоборот, несчастье. Рыжее и длинное.

— Отчего же несчастье? — усмехалась Мэгвин. — Многие девы обзавидовались косам Кэт, когда она только здесь появилась, начиная с золовки Летиции. Кажется, её чем-то обливали, и вроде бы даже пытались выстричь клок на видном месте.

— Так может… и правда отстричь? Оставить до плеч, и хватит, — Катерина уже была готова сама взяться за ножницы — как в детстве, когда мама не разрешала стричь косу, а ей хотелось.

— Стригут волосы преступницам, и ещё после болезни, — усмехнулась Мэгвин. — Ещё если вши завелись. Ты как объяснять каждому встречному-поперечному будешь? Что после болезни или вши заели?

— Почему это после болезни? — скривилась Катерина.

Ещё только не хватало, чтоб говорили, будто у неё вши!

— Потому что кому сказать о тебе гадость, найдётся. Это добрых слов придётся поискать, а вот уж такого добра — хоть отбавляй.

— Значит, придётся носить. Холить и лелеять, — поджала губы Катерина.

— Вот и я о том же, — кивнула Мэгвин.

И дальше они совместно грели воду в ведре (грелась сама вода, а никак не посуда), и потом Мэгвин поливала на голову Катерины из ковшика. И втирала какое-то снадобье, и ополаскивала травами. А потом — показывала, как сушить руками отдельные пряди и кожу головы в целом. И после всего — вручила гребень, велела садиться на кровать и расчёсывать — осторожно, начиная с кончиков. Волос оказалось много, вроде они были в неплохом состоянии, но — волнистые и пушились. Наверное, красиво, вынуждена была признать Катерина.

Она как раз боролась с очередной прядью, когда в дверь домика застучали.

— Госпожа Мэг! Отоприте, пожалуйста, госпожа Мэг, ваша помощь нужна!

Мэгвин отперла, и в хижину шагнула женщина. Молодая, но замученная — под глазами синяки, сама худая, из-под несвежего чепца торчат жирные пряди волос. На руках у неё лежал ребёнок лет трёх-четырех.

— Помогите, госпожа Мэг, — сказала несчастная мать, в том, что это её ребёнок — сомневаться не приходилось. — Тому совсем плохо, он всю ночь хрипел и кашлял.

— Здравствуй, Молли. Отчего вечером не принесла? — спросила Мэгвин, кивком велев класть мальчика на постель.

— Так никто не проводил, Мэтт сказал — что вас беспокоить на ночь глядя, — смутилась женщина.

— Ну и глупец, — Мэгвин уже осматривала ребёнка. — Кэт, помоги.

— Конечно, — Катерина как раз доплела косу, свернула её в узел и закрепила двумя медными шпильками, нашедшимися в поясной сумке. — Раздеть, растереть? Есть что согревающее?

— Миледи? — Молли шарахнулась от Катерины, как от зачумлённой.

— Ну, миледи, и что теперь? — поджала губы Катерина. — Горчица у вас есть? А парафин?

— Что такое парафин, не знаю, а горчица есть, порошок в белой банке в сундуке. Подписан, — Мэгвин села возле мальчика и положила руку ему на лоб.

Катерина не смотрела, что делает Мэгвин. Они вчера выяснили, что способностей к целительству Катерина не имеет, поэтому хозяйка не стала ничего ей объяснять. Но опыт-то не пропьёшь, поэтому Катерина нашла в сундуке тряпицу, достаточно чистую, нашла названный порошок и изготовила горчичный компресс, который и пристроила мальчику на грудь. Потрогала ноги — холодные, куда это годится! Нашла в том же сундуке шерстяные чулки, надела поверх тонких чулок ребёнка. Вообще одет он был в довольно хлипкую шерстяную курточку, штаны и шапочку. Когда надо бы — тёплые колготки, носки, куртку на меху. Что это — безалаберность или бедность? Ладно, об этом они позже поговорят.

Тем временем мальчик задышал ровнее, уже не было слышно хрипов. Ещё и температура у него, обтереть бы чем, но ничего спиртосодержащего Катерина не нашла.

Мэгвин отняла руки от ребёнка и попросила:

— Кэт, полей мне, будь добра.

После осмотра и манипуляций руки нужно мыть, это точно. Катерина подогрела воду, у неё получилось, и полила на руки хозяйке. Та ещё прислушалась к дыханию маленького Тома, но хрипов уже не услышала. Даже ухо поднесла, осталась довольна.

— Возьмёшь сейчас мой плащ, в нём донесёшь сына до дома. Дома не давать ему замерзать ни в коем случае, поняла? И сейчас миледи Кэт расскажет, что делать с горчицей.

— Миледи, вы же, говорят, покойница? — Молли смотрела на Катерину, не сводя глаз.

Катерина тоже посмотрела внимательно — что за особа вообще? Одета неряшливо, фартук весь засаленный, голова давно не мыта, манжеты рубашки грязные, воротник тоже.

— Кто это такой смелый, что говорит? — Мэгвин так глянула, что та только вздохнула и голову опустила.

— Да все говорят. Вся дворня.

— Ну-ка скажи, как есть, будь добра, — сощурилась Катерина.

Дети — и свои, и школьные — под таким взглядом выкладывали всё немедленно.

— Да это Нэн, горничная её милости Маргарет, она и сказала, что миледи померла, а тело в море унесло, и его уже никто никогда не увидит. А кто будет с Нэн спорить? Никто, потому что никто себе не враг.

— А что его милость? — нехорошо глянула Мэгвин.

— А его милости недосуг бабские сплетни слушать, — сообщила Молли.

— Ладно, ступай, — вздохнула хозяйка. — Плащ вернуть не забудь, сразу же. Другого нет — раздень мужа, если он не сподобился заработать на тёплую одежду — пусть ходит, как есть.

— Да, госпожа Мэг, благодарю вас, госпожа Мэг, — закивала Молли. — И вас, миледи, благодарю.

— С горчицей справишься?

— Справлюсь, — ещё раз кивнула Молли.

Подхватила на руки поданного ей спящего сына — и была такова.

6. Шагнуть во тьму

— Ну что, Кэтрин, пора тебе возвращаться. То есть — идти в твой дом, — сказала Мэгвин, когда шаги Молли стихли вдали.

— Почему? — не поняла Катерина.

— Потому что эта сорока болтливая всем расскажет, что видела тебя здесь — живой и здоровой. И твои мужчины явятся за тобой — не сегодня, так завтра.

— Ну вот явятся — и пойду, — сообщила Катерина. — Нужна — пусть забирают. Я и дороги в этот их замок не знаю, и вообще здесь не ориентируюсь.

— Да, в одиночку тебе ходить не следует. И вообще оставаться одной.

— Почему это?

— И не принято знатной даме одной ходить, и целее будешь. Доверять можно твоей камеристке, Грейс, она приехала с тобой из Прайорсли. Девица шебутная, но надёжная. Да ты и сама