— Вы?.. Зачем же…

Но деваться было некуда, и Лена пустила меня в дом. В лицо пахнуло прелой подвальной сыростью, кислым смрадом давно замоченного грязного белья и жареным луком — этот противный, нелюбимый мною с детства запах оказался здесь самым приятным. В коридорчике, служившем одновременно и кухней, жалась убогая мебель: обшарпанный стол, несколько разномастных колченогих табуретов, ободранная допотопная «Свияга». Деревянный пол прогнил, и местами в трухе уже зияли дыры, а самый центр прикрывала домотканая дорожка. Когда-то призванная создавать уют, теперь она — затасканная, неопределенного землистого цвета — вызывала только одно желание: свернуть эту ветошь и выбросить на помойку.

Пока я в сомнении, разуваться или нет, замешкалась, из залы выплыла хозяйка — крупная, громогласная и в неслабом подпитии. Я растерялась еще больше: стоит ли вообще заводить разговор, если она в таком состоянии? Но кто даст гарантию, что в следующий раз будет иначе? Да и потраченного времени жалко.

Мы прошли в переднюю комнату. Здесь тоже было бедно, тесно, но все же поприличнее. Женщина слушала, силясь сделать серьезное лицо, но пьяная ухмылка то и дело вылезала наружу. Смотреть на эти ужимки было противно, и я повернулась в сторону прихожей — Лена осталась там.

— Девочка не посещает школу… Оценки плохие, на уроках не отвечает… Надо что-то делать, ей же экзамены весной сдавать…

Наивный детский лепет. Дальше вышло еще хуже:

— С кем она дружит? Может, подружки помогут? И вам контроль надо усилить…

Сказала тоже: за мамашей самой контроль нужен. Но та неожиданно за мои слова зацепилась:

— Вон она сидит, вы ее и спросите — с кем дружит? Знать она никого не хочет! И ее не хотят! Я ей все время долблю: иди, погуляй с девчонками. Холодно — домой приводи; телевизор у нас цветной, двенадцать программ кажет, — уточнила она с гордостью. — А она все одна. Вот ее и обзывают, замордовали совсем…

— Как обзывают? — Я настолько растерялась, что задала глупейший вопрос.

— Как обычно… «Жиртрест» или… Ленк! Как еще-то?

Молчание. Нашла что спрашивать.

— А! — радостно вспомнила мамаша. — По фамилии же! «Полная лажа». Да и по-матерному могут…

Лена приятно пухловата, но не более. А приводить чужого в такой сарай и я бы постеснялась.

— Хулиганье-е-е! — Женщина входила в раж. — Девка мается, и дела никому нет! И куда только школа смотрит? Куда ни плюнь, все с высшим образованием, педаго-о-оги…

В голосе уже слышались истеричные нотки. Только этого не хватало!

Но тут наверху простучали торопливые шаги, что-то глухо упало, и нестройный хор затянул про калину, что в поле у ручья… В соседней комнатке кто-то тяжело повернулся на кровати и достаточно внятно выпустил в эфир несколько ругательств.

— Ой, — всколыхнулась родительница, — я же домой только на минутку забежала — вон, хозяина своего, Николая Сергеича, уложить. Ленке он лучше отца родного, — зачастила она. — Не обижает, на день рождения кофту зеленую подарил — все как положено, не сомневайтесь…

Сказав, по ее мнению, главное, она махнула рукой в потолок:

— У соседки нынче именины, не откажешь. Так я обещала вернуться, помочь посуду убрать…

Она поднялась, но была еще не настолько пьяна, чтобы уйти раньше меня.

Мы вышли в коридор. Лена примостилась у стола, перед ней стояла налитая еще до моего прихода большая эмалированная кружка с чаем, а рядом лежал ломоть серого хлеба.

— Ты, Леночка, сахар-то клади, сладкий пей чай-то, — засуетилась мамаша. — Тетя Женя на днях еще обещала принести, так ты клади, не жалей…

Та еще ниже склонила голову над кружкой, и я увидела, как одна за другой две крупные слезы упали прямо в коричневую влагу.

Мы с матерью торопливо вышли во двор: ее забота была мне известна, а я трусливо сбегала, потому что с одной разговаривать уже не хотела, а с другой еще не была готова.

Впотьмах обошла дом, и только вышла за ворота, как на втором этаже радостно ухнуло: дождались соседушку. И уже через секунду дружно затопали и заголосили: «Виновата ли я, виновата ли я…»

Виновата, и спрашивать нечего. Сейчас важнее ответить на другой вопрос: что делать?

А, тезка?

Может, поговорить с Яковлевой? Она в классе верховодит, если даст команду — травить перестанут. Мне иногда кажется, что Марина меня будто… опекает, что ли. Может, в пику Рубину, может, из женской солидарности. Да какая мне, в принципе, разница?

А потом и оценки постараемся подтянуть. Лишь бы ты, Ленка, в школу ходила.

28 октября

Сережа позвонил!

Естественно, переживать было совершенно не из-за чего: уезжал в командировку на новый объект, а там проблемы со связью. Ничего не сказала, да и кто я такая, чтобы требовать отчета?

Завтра он сначала заглянет к Леше с Машей, а потом зайдет за мной. В кино сходим или просто погуляем — не знаю, конкретно не договаривались.

Полвечера перетрясала шкаф. Даже устала. Не потому, что вещей много, скорее, наоборот, но каких только платочков, бус я к ним не прикладывала, не привешивала, не прикалывала… В конце концов решила надеть проверенный «василек» — мое счастливое платье: голубое, а на груди и по подолу мелкие-мелкие зубчики, совсем как у полевого цветочка. Правда, оно летнее, с коротким рукавом, но уж зато, если случится снять пальто, выглядеть буду точно хорошо. Оно никогда меня не подводило, а завтра просто обязано помочь. Как-никак, у меня первое настоящее свидание.

Пока перебирала вещи, в комнату несколько раз заглядывала мама. Наверное, что-то почувствовала, но про звонок и планы на завтра я ей ничего не сказала. Боюсь. Если сорвется, она больше меня будет переживать. Сережа придет, потом и поговорим.

Кстати, голос у него по телефону шикарный: с легкой мужской хрипотцой, но теплый и даже нежный.

Быстрее бы, быстрее наступило завтра!

Пишу глупости и пошлости, как тринадцатилетняя девчонка!

Ну и пусть!

29 октября

Здравствуй, дорогой мой дневничок! Как хорошо, что ты у меня есть! Я пишу, и это позволяет привести мои беспокойные, иногда даже глупые мысли в условный порядок.

Но сегодня твои услуги мне без надобности! Старайся сколько хочешь, вразумительных умозаключений не получишь!

А невразумительные — вот!

Сегодня самый-самый лучший вечер в моей жизни!

Сережа — замечательный!

А еще — добрый!

И — остроумный!

Веселый!

И очень-очень-очень ласковый…

Он самый хороший!

И я в него влюблена!