Наверно, медсестричка. Судя по голосу — симпатичная. Дай мне только прийти в себя, и тогда мы с тобой таким займёмся, что тебе и не снилось. Вот только дырку мою заштопай, и потом можешь смело свою расчехлять!

Снова накатывает ощущение полёта, и меня начинает это пугать. Меня словно охватывает паника. Я не понимаю, что происходит… Что со мной? Голова трещит от избытка сомнений, подсказывающих мне, что нет никакой больнице, что никуда меня не везут! Блядь! Да что за хуйня происходит? Где я? Где, мать вашу, я? А-А-А-А-А! ГДЕ МОЯ ГОЛОВА!

Дышу.

Нет, не дышу.

Кислород насыщает меня, просачиваясь в мой организм через узкие поры на коже. Я чувствую это. И еще чувствую… очень странное и пугающее чувство… Что ТО, что меня окружает, мертво! И я могу последовать следом…

— Хорошо, — ворчит мужчина, — я сам их разделаю!

Кого ты разделаешь и зачем? Может меня? Ну, сука, только попробуй, и тогда я так тебя разделаю, что если кто-то попытается собрать тебя обратно — получиться женщина. Дайте мне только разобраться с собой, выбраться из этой западни, и тогда повеселимся, ублюдки!

— Мог и не говорить, а просто взять и сделать, — говорит женщина, в стиле последней стервы.

Снова лечу, чуть покачиваясь. Пытаюсь пошевелиться, толкаюсь, пробую двигаться — уже похуй как: взад или вперед, хоть куда! Но всё без толку. Обволакивающая меня материя словно окаменела. Застыла, став холодной.

Я в ловушке.

— Ну что же, — говорит мужчина, — приступим! — и начинает насвистывать тупую мелодию, от которой у меня сразу же рисуется образ румяного немца с густыми усами; в одной руке у него кружка пива, в другой — сосиска на вилке, и, чередуя возле рта руки, он смачно отплясывает в средневековом пабе. Херня какая-то!

Заткнись!

Пожалуйста, ЗАТКНИСЬ!

— Где мой нож? — спросил мужчина, и сразу же началась суета. Что-то перекладывают с места на места. Что-то с грохотом падает на пол. Кряхтя, это что-то поднимают, кладут обратно. — Ага, вот ты где! Я же просил, не трогать мои ножи! Хер что найдёшь после тебя!

— А нехера раскидывать где попало! — возмущается женщина. — Да и не трогала я твои тупые железки — ими даже хлеб не порезать!

— Ты не умеешь им пользоваться!

— Это ты своим хером не умеешь пользоваться! — и начинает смеяться. Вот жеж противная баба. Сама, походу дела, не даёт никому, и на мужика всё сваливает. Женщины…

Чувствую, как мужчина опять устраивает возню. Усаживается на стул, который начинает натужно скрипеть. Сейчас гляди так и развалится под его задом. Огромным, наверно. Затем появляется странный свист, монотонно повторяющийся. Я пытаюсь сосредоточиться. Хочу разобрать звуки, и у меня получается выудить из облака шума лязг металла. До меня доходит — он точит нож. Смачно харкает на камень и снова точит.

— Пап! — вдруг раздаётся голос мальчика. — Что сегодня на ужин?

— Иди, сам глянь.

— Рыба? — недовольным тоном спрашивает мальчуган. — Опять?

— А ты что хотел, крольчатины?

— Да!

— Ну, вот иди и поймай. Я в твоём возрасте…

— Что? — взревела женщина. — В его возрасте тебе бабка жопу вытирала лопухами! А твой сын уже сам голубей ловит!

— Не лезь в мужской разговор!

— Я куда хочу, туда и лезу!

— Вот и лезь к себе, а не…

— Вот и лезу! Кто-то ведь не в состоянии! — женщина что-то швыряет с силой и раздаётся звук битой посуды.

— Побереги посуду, — говорит мужчина, — не тебе её лепить.

— А ты попробуй слепить не из говна, видать и не будет биться о гнилые деревяшки.

Напряжённая тишина, повисшая в воздухе, вдруг лопнула, пронзённая голосом мальчика, полного энтузиазма:

— Пап, давай отрубим ей голову!

— На, держи. Руби!

— Ого, какой нож тяжёлый!

— Прицелься… так, хорошо… подними руки и бей!

Так, что там происходит? Куда целится мелкий пиздюк? Как-то всё странно, словно я рыба, но дохлая! Тогда почему я живой. Вернее, почему моё сознание живо? А что, если я попробую вспомнить что-то из прошлого. Освежу память, так сказать.

Так… так… так…

Плыву. Нерест. У меня горит в одном месте, как у подростка на Семенович. Икра. Всюду икра, которую я должен оплодотворить быстрее всех! Вода уже начала затягиваться белёсым туманов молокой других рыб, но я буду первым! Ага, так, вырываюсь из тумана. Подстраиваюсь к ковру из икры, устлавший каменное дно реки. Ооо… Хорошо… О… Да-да… Спускаю…

Миссия выполнена!

Нужно пожрать. Нужно срочно что-то сожрать, иначе, прямо тут лягу на дно, и буду смотреть, как другие спускают на икру, еще и меня в придачу заливая. О, червячок! Ай, сука, моя губа! Что? Крючок? Бляха-муха, ТУПАЯ Я РЫБИНА! Попалась… Одно радует — вижу, что не я одна такая тупая. Пытаюсь дышать, работаю жабрами, но мне словно газ перекрыли, и я погружаюсь в тёплый мокрый сон. Засыпаю. Но почему сознание живо?

— Ты готов бить? — спрашивает мужчина.

— Да!

— Бей!

Н-е-е-е-е-т! Мои яйца!

Глухой удар. Лезвие ножа вонзилось в деревянную поверхность. Чувствую, как всё вокруг меня дёрнулось и… и нихуя… Я по-прежнему живой.

— Молодец, сынок, точно по жабрам. Теперь смотри: вставляй лезвие сюда, ага, и веди вдоль пуза до самого хвоста. Нет! От себя, иначе отхреначишь палец и что тогда?

— Роже приделает его обратно! — мальчик радостно засмеялся.

— А если не приделает? Если у неё не получится?

— Получится! Я видел, как она отрубленные ноги сращивала…

Роже? Сращивала ноги? Где я? Кто я, мать вашу?!

Чувствую, как всё вокруг меня пришло в движение. Меня чуть сдавливает.

— Молодец! — восклицаем мужчина, — теперь надо выпотрошить.

Кого? Меня?! Вы там что, с ума все посходили? Отпустите меня! Меня нельзя потрошить! А хотя, уже похуй.

— Давай, — продолжает мужчина, — засовывай пальцы, хватай всё, что там нащупаешь и резко дёргай!

— Фу-у-у-у, — стонет малец, — там так противно