«Но Москва Москвой, а дело начинает вырисовываться. Главная зацепка – спортобщество, с него и надо начать».

– Быков, подбрось-ка меня на Лубянку.

– К соседям?

– Именно. Вы, Лялин, на Петровку и с Евдокимовым в спортзал. Сориентируетесь на месте. Думаю, что те, кто взял ваши удостоверения, и у других что-то смогут позаимствовать.

* * *

Данилов вышел на Кузнецком у бюро пропусков НКГБ и позвонил по внутреннему телефону.

– Свиридов, – рокотнул в трубке веселый баритон.

– Леша, это Данилов.

– Ваня, ты где?

– На Кузнецком.

– Сейчас пропуск спущу.

– Не надо, сам выйди, пошептаться надо.

– Иду.

* * *

Почему-то Данилов сразу поверил этому нахрапистому подполковнику. За долгие годы работы в ЧК и угрозыске Данилов встречал самых разных людей, как они любили говорить, стоявших на охране завоеваний революции. Они были разными, но одно объединяло их – страх. Работая в страшном монстре, который был создан не для защиты, а для запугивания людей, они сами становились жертвами болезни, которую много лет культивировали в стране. Данилов сам был поражен этим чудовищно устойчивым вирусом.

Он работал в органах в те годы, когда ни личное мужество, ни оперативное мастерство, ни преданность делу, ни честность не могли уберечь человека от внезапной и незаслуженной кары.

Видимо, это ощущение постоянной тревоги заглушило в нем естественное желание служебного продвижения. Ему уже было сорок четыре года, а он четырнадцать лет руководит отделом и по сей день носит подполковничьи звезды. Несколько раз с ним заводили разговор о переходе в наркомат на более высокое положение, но Данилов уходил от этого разговора. Не все же такие, как Сережа Серебровский, который горел, и вновь поднимался, и снова горел. У Сережи был удивительно легкий характер, и жил он весело и просто, а это Данилову как раз и не удавалось.

* * *

За мыслями этими невеселыми Данилов и не заметил, как появился Свиридов.

– Привет, Данилов. – Он крепко пожал ему руку.

– Здравствуй.

– Ну, куда пойдем?

– Подальше от дома вашего.

– И то дело. Пошли на Сретенский бульвар.

– Давай лучше к Мясницкой, там рядом с библиотекой павильон «Пиво – воды». Пошли пивком побалуемся.

В пивной было тихо и пусто, пол недавно помыли, и от него поднимался пар. Они взяли по две кружки пива.

– Мне помощь нужна, Леша.

– Какая? – Свиридов одним глотком опорожнил полкружки.

– Пошли своего человека как работника военкомата некоторые личные дела проверить в спортобществе. Думаю, именно там лепят туфтовые документы.

– Кто об этом знает?

– Мы с тобой и Лялин, он там шустрит.

– Ваня, сделай так, чтоб об этом никто не узнал. Ты понимаешь, как меня поставят, если узнают, что на глазах у госбезопасности кто-то лепит липовые документы? Ну хорошо, сделали двум разгонщикам ксивы, а вдруг они пропуска на номерные заводы начнут изготовлять?

– Леша, думаю, что дело это одноразовое. Просто кто-то решил бандочку собрать.

– Потерпевших много?

– Пока один. Пришел сам. Работал на Севере, все меха запомнил. А они наверняка находят тех, кто жаловаться не пойдет: артельщиков, торгашей, бойцов из ОРСа.

– Ваня, что надо узнать?

– Очень просто. У тебя боксеры в отделе есть?

– Найдем.

– Пусть один сотрудник проверит в кадрах списки всех бронированных. А другой твой паренек должен начать тренироваться, но никто не должен знать, что он из НКГБ. А удостоверение ты ему какое-нибудь сообразишь.

– А кто почта будет?

– Лялин и Евдокимов.

– Добро.

Они попрощались, и Данилов по бульвару пошел в сторону Петровки.

* * *

День выдался на редкость хороший, на лавочках мирно сидели московские старушки. Мужчин почти не было, даже старики работали в это плохое время.

Данилов шел и не мог объяснить, почему его преследовало чувство беспокойства. У комиссионки на Сретенке он пошел в будку телефона-автомата.

– Белов, – ответила трубка.

– Что у нас, Сережа?

– Иван Александрович, на Верхней Масловке час назад мануфактурный склад взяли. Двое убиты. Вы где?

– Машину на Сретенку.

Вот и начался май с приятных сюрпризов. Только где на Масловке склад мануфактуры? Вроде не слышал Данилов о нем. Может быть, новый? Да не столько нынче мануфактуры в городе, чтобы новое хранилище строить.

У Цветного бульвара рявкнула милицейская сирена, а через несколько минут и Быков подкатил.

– На Масловку? – мрачно спросил он.

– Туда.

– Там исполком получил отрезы и обувь, которые по ордерам должен был распределить. Их и взяли.

– Где хранили?

– Как я слышал, в помещении, выделенном домоуправлением.

– Охрана?

– Два вохровца убиты.

Значит, налет. Банда новая появилась. Правда, почему новая? Возможно, старые клиенты дело провернули. Только этого не хватало. Две недели назад повязали банду Алпатова, громившую продовольственные склады на окраинах Москвы. Брали их тяжело, со стрельбой, жертвами. Алпатов до последнего патрона отстреливался в подвале дома на Серпуховке, гранату бросил. Но все-таки взяли его и пятерых подельников. И вот тебе новый налет с трупами.

Быков свернул в арку, подъехал к маленькому одноэтажному дому, у которого сгрудились несколько машин и два милицейских мотоцикла.

Данилов вышел из машины и зашагал мимо козырявших милиционеров к подъезду.

На солнышке грелась разыскная собака Абрек, она для порядка мотнула хвостом, узнавая.

Проводник Трофимов кинул руку к козырьку.

– Ну что? – спросил Данилов.

– Моя техника ни к чему. Они на полуторке уехали.

Данилов вошел в дверь и увидел сидящего на ступеньках Муравьева.

– Кто там, Игорь?

– Серебровский и все наши. – Муравьев встал. – Поганое дело, Иван Александрович, три трупа.

– Как три?

– А очень просто. Два вохровца и сотрудница из собеса.

Данилов вошел в первую комнату, здесь Серебровский, зажав в зубах папиросу, о чем-то говорил с худым человеком в зеленом кителе с отложным воротником.

– Это зампредисполкома Пахомов Андрей Гаврилович, – сказал Серебровский, – он тебе все, Иван, разъяснит.