Я устремилась к трюмо и увидела ее в зеркале, с расширенными, всевидящими глазами. Она поманила меня к себе, и я не смогла сопротивляться. Зеркало стало оплывать под моими пальцами, и от них пошла рябь, как по воде. Меня затягивало в глубокий черный омут. Я звала Женевьеву на помощь, но она просто наблюдала за мной с пугающим удовольствием. И когда из моего рта вырвался последний пузырек воздуха, она улыбнулась.

Решение номер один: Женевьева заслуживает того, чтобы ей предоставили шанс, а я могу позволить себе побыть великодушной. Решение номер два: нужно убедиться, что я держу свою ревность под контролем. Решение номер три: для меня Мерлин — необыкновенный парень и ничто не способно повлиять на это.

Так я размышляла, направляясь к колледжу в понедельник утром. Ревность — разрушительное чувство, и мне следует быть выше него. Я зашагала быстрее, заметив Нэт и Ханну, ждущих у пешеходного перехода. Дул сильный ветер, и Ханна то и дело сердито одергивала свою пышную юбку, норовившую взлететь. Я засмеялась и улыбнулась Нэт, ожидая очередных шуточек про Мерлина, но она по какой-то причине уставилась на придорожный столб и старательно избегала моего взгляда. Затем она наконец робко посмотрела на меня.

— Я должна кое-что тебе рассказать…

Я ждала, когда она продолжит говорить, предчувствуя неприятности.

— Мы сделали это не нарочно, — запинаясь, произнесла она. — Когда вы с Мерлином ушли, она сама подошла и начала болтать. А потом мы показали ей окрестности.

Ханна перебила ее.

— Неловкая вышла ситуация. Мы не могли избавиться от нее, а она все повторяла, как все ужасно, что она никого здесь не знает и ей даже не с кем пойти на обед.

Мне не нужно было спрашивать, кого они имеют в виду, все и так было очевидно.

— И Женевьева напросилась с нами на обед?

Они закивали. Мы вошли в здание колледжа и направились в дамскую комнату. Хорошо, что здесь нас никто не сможет подслушивать.

— Было бы слишком грубо сказать «нет», — оправдывалась Ханна. — Мы же знаем, что ты считаешь ее кем-то вроде ведьмы.

Я оперлась о раковину и попыталась взять себя в руки. Я и сама подумывала о том, чтобы проявить великодушие и пригласить Женевьеву в нашу компанию, но собиралась сделать это сама — и никак иначе. А это уже было похоже на коварный умысел. Она дождалась, пока я уйду, и попыталась втереться в доверие к Ханне и Нэт. Теперь сам факт ее существования больно задевал меня — мало того, что она обманом заполучила место в том же колледже, выбрала те же предметы, что и я, и расположила к себе маму Мерлина — она еще и нацелилась на моих лучших подруг.

— Она сама попросила вас? — Меня вдруг осенило. — Она ведь сама подошла к вам и попросила, чтобы вы показали ей колледж и все остальное, так?

Они снова закивали.

— Я могу показаться параноиком, — признала я, — но выглядит так, будто она прямо-таки лезет в мою жизнь.

Голос Ханны был полон укора.

— Кэти, для нас все это очень неприятно. Ведь ты наша подруга, и сейчас мы будто между молотом и наковальней.

Чтобы скрыть волнение, Нэт стала поправлять прическу перед зеркалом. В этом не было нужды — ведь ее волосы, как и всегда, торчали ежиком во все стороны.

— Она знает, что ты недолюбливаешь ее.

— Что? — взорвалась я. — Я ни слова не сказала, чтобы дать ей повод так думать.

Ханна стала яростно ковыряться в косметичке, после чего выудила из нее тушь и еще сильнее подкрасила ресницы. Они обе выглядели такими притихшими, что я почувствовала: дело плохо. Я закусила губу с такой силой, что ощутила привкус крови во рту.

Нэт нервно откашлялась.

— Ей показалось, что ты вела себя враждебно. Она переживает, что сделала что-то не так, и теперь хочет исправить ситуацию.

Я почувствовала резкую боль над переносицей и прижала руку ко лбу. Все же Женевьева была права. Я не сделала ничего, чтобы она могла почувствовать себя непринужденно, напротив, она наверняка заметила мое неприязненное поведение.

— Что ты ей сказала? — мягко спросила Ханна.

Я прошлась взад-вперед по кафельному полу, мои шаги жутковато отдавались в пустом помещении.

— Я была слегка раздражена ее внешним видом, — призналась я в конце концов. — Вы же заметили, как сильно он изменился?

Ханна пожала плечами.

— Ну да. Ну и что? Время от времени все меняют внешность и…

— На ней был мой пиджак! — перебила я. — Я сама его придумывала, делала выкройки и вышивала вручную.

— Но Кэти, — медленно ответила Нэт, — Женевьева приехала только несколько недель назад. Она не смогла бы сшить такой же пиджак за столь короткое время.

Я онемела, потому что Нэт была права. Я тщательно шила этот пиджак все летние каникулы. Никто не смог бы сделать это быстрее. Убитая осознанием этого, я переводила взгляд то на Ханну, то на Нэт. Мне придется сделать вид, что у нас с Женевьевой все в порядке. Я постаралась дышать спокойнее и выглядеть беспечно.

— Послушайте, я докажу, что не имею ничего против Женевьевы. Пусть идет на обед с нами, и я окажу ей теплый прием.

Ханна взглянула на меня с облегчением.

— Ты поменяешь свое отношение, если пообщаешься с ней. Она действительно вполне себе ничего.

— Если еще принимать во внимание, что ей пришлось пережить, — с сочувствием вставила Нэт.

Значит, Женевьева и им рассказала историю своей жизни. Что-то непохоже, чтобы она действительно стремилась держать свое трагическое прошлое в тайне. Я старалась говорить как ни в чем не бывало, но во рту у меня было ощущение, будто я наелась кислых лимонов.

— Я уже знакома с душещипательной историей нашей сиротки Энни.[2]Она под страшным секретом рассказала ее Мерлину, а теперь, кажется, уже всему колледжу.

Воцарилось удивленное молчание. Наконец Нэт хрипло каркнула:

— Кэти! Это звучало очень зло.

Я покраснела.

— Простите меня. Я не хочу быть чудовищем… но она как будто будит все худшее во мне.

Это оказалось тяжелым признанием, и мне опять стало стыдно. Я вымученно улыбнулась.

— Простите. Давайте не будем ссориться из-за Женевьевы. Мы ведь три мушкетера, помните?

Когда мы расходились по лекциям, я сделала вид, что не расслышала, как Ханна тихо заметила:

— Формально, там все же было четыре мушкетера.

Мои попытки не обращать внимания на Женевьеву можно было сравнить с бегством зверья от лесного пожара. Она ворвалась к нам посреди занятия, запыхавшаяся, как маленький ураган, полный движения и цвета, и получила только благосклонную улыбку обычно строгой преподавательницы английского. Когда она села в противоположный конец аудитории, я поначалу успокоилась, но куда бы я ни поворачивалась, она неизменно оказывалась в поле моего зрения. Я молча мучилась, борясь с головной болью, пульсирующей у левого виска, но Женевьева умудрялась отвечать на каждый вопрос миссис Хадсон, обращенный к аудитории, подчеркнуто небрежным тоном и в итоге совершенно покорила ее. Звук ее голоса резал мне слух. Я медленно начинала понимать, что Женевьева не просто симпатичнее, общительнее и увереннее в себе. Она оставляла меня далеко позади и в учебе, даже по моим любимым предметам. Мне стало дурно. Через двадцать минут у меня помутилось в глазах, и вокруг замелькали радужные вспышки. Я встала, неуверенно пошатываясь, промямлила какое-то извинение и направилась в туалет.