нас двое. Вернее, полтора. Потому как самое неудобное для меня, это то, что Брусенцов является лицом от меня зависящим, поскольку формально на данный момент времени дело в отношении его я еще не прекратил. А, следовательно, свидетель из него никакой. Да еще он у меня сейчас в единственном экземпляре. А, значит, веса в нем почти, как в том бланке постановления, с которым он сейчас ознакамливается.

– Ты чего несешь, Корнеев?! – изобразил удивление на лице замполит, заметно сбавляя обороты, и искоса зыркая на Брусенцова, – Кто тут в твои следственные дела вмешивается?! Никто и не думал вмешиваться! Ты удели мне пару минут и расследуй свои дела дальше! Уделишь?

Оп-па, не все еще потеряно, Мухортов не совсем идиот и надо этим пользоваться.

– Так точно, товарищ майор, уделю, – включил я дурака-служаку, – Злодея вот только к коллегам на сохранение пристрою и уделю! – я начал в темпе прятать дела в сейф.

– Пошли, Брусенцов, на сохранение! – свирепо глянув на студента, кивнул я ему на дверь.

Ничего не понимающий Александр, съежившись поплелся в коридор. Не крякнул бы парень! Я только сейчас вспомнил, что у моего подследственного серьезные проблемы с сердцем. Приобняв студента, я быстро вывел его в коридор, растолкав в стороны маму с сынулькой. Не принялись бы они меня сейчас по-семейному на пару травить, как Алёша давеча Дусю. Хотя, при Мухортове не посмеют. Наверное.

– Ты не ссы, Санёк, дело твоё, считай, уже прекращено! – вполголоса успокаивал я спекулянта-сердечника, – Через полчаса поставишь закорючку и свободен на все четыре стороны! – продолжал я шипеть оживающему Брусенцову, уводя его по коридору за угол.

– Мне помощь твоя нужна, Александр, пособишь? – я развернул к себе лицом будущего экономиста.

– Помогу! Всё, что хотите сделаю, Сергей Егорович! – решительно мотнул головой болезный, – Вы только скажите, что надо и я всё сделаю!

Было видно и понятно, что служить мне Брусенцов готов не за страх или за денежные знаки, а за совесть и от всего своего больного, но чистого сердца. И это тоже для меня очень хорошо. Теперь осталось зарядить подруг-соседок и тётеньку с богатым ртом.

– Твоя задача, Саша, стоять у двери и очень внимательно слушать всё, что мне будут говорить эти злые люди, которые сейчас зашли. Слушать и запоминать! Для меня это очень важно! – я строго посмотрел студенту в глаза, – Ты готов?

– Готов! – Брусенцов опять мотнул головой так решительно, что я испугался за его шейные позвонки.

– Ну и отлично! Молодец! – похвалил я его, – И еще, ты вон тех баб контролируй! Я их рядом с тобой к двери определю, чтобы они тоже всё слушали. Ты им галдеть не позволяй и следи, чтобы они не отвлекались и между собой не болтали! Ты все понял, Александр?

Я опять посмотрел на него со значением.

– Так точно! – твердо ответил мне белобилетник, на этот раз почему-то избрав лексику кирзачей.

– Ну и снова отлично! – хлопнул я его по плечу и повел к трем скучающим у окна дамам.

Продублировав им задачу, которую я только-что поставил Брусенцову, и убедившись, что остался понят, я повел всю компанию подслухов к своему кабинету.

Зайдя к себе, я демонстративно громко закрыл за собой дверь, но на противоходе, слегка толкнул ее наружу, оставив приоткрытой на пару сантиметров. Ровно настолько, чтобы стоящие за ней в коридоре слышали всё, что говорится в кабинете.

– Слушаю вас, Вениамин Семенович! – устроившись за своим столом, обратился я к Мухортову, с неудовольствием отметив, что все присутствующие, без моего на то разрешения, по-хозяйски расположились на имеющихся стульях. Включая и тухлого щитомордика.

– Вопрос у меня к тебе такой, Корнеев, – вальяжно развалившийся за столом Иноземцевой, замполит опять выглядел барином, – Скажи мне, это ведь тебе материал на Алексея Мордухаевича отписали? – Мухортов кивком указал на отчего-то очень уверенную физиономию гражданина Вязовкина. Который, сидя в моем кабинете, почему-то чувствовал себя в своей тарелке.

Маман бздуна тоже не выглядела удрученной и смотрела на меня без малейшего почтения. Смотрела так, будто это я вчера так скандально оконфузился в апартаментах мамзели Печёнкиной, а не ее Алёша.

– Так точно, товарищ майор! – всем своим видом выказывая безмерное уважение политработнику, подтвердил я, – Это мне материал на злостного хулигана Вязовскина отписали! – приветливо оглядел я две луноликие физиономии, обернувшись к мамаше и ее бздливому сынишке.

– Венечка, что такое этот поц говорит?! – взвилась маман газовщика Алёши, – Что он себе позволяет, Вениамин?! – визжала грушевидное существо, умудряясь сверкать глубоко спрятанными в раскормленной голове глазами. Вернее, глазками.

– Успокойтесь, Дора Афроимовна! – досадливо поморщившись и даванув на меня из-под бровей косяка, принялся успокаивать вскочившую бабищу Мухортов.

Похоже, что замполит переоценил себя, сдуру приперевшись ко мне давать указания вместе с Вязовскиными. Нет, все же он идиот! Без постоянного тренинга и кучи проблем, которые каждый день надо решать здесь и сейчас, деградация мыслительного аппарата неизбежна. Это аксиома! Даже, если ты не был рожден олигофреном. Все-таки прав классик, бытие и впрямь определяет сознание. И это, как раз тот случай. Никто из ментов никогда не припрется к следаку или к оперу решать вопрос с затаптыванием уголовного дела, прихватив с собой фигуранта этого дела. А этот м#дак, мало того, что бздуна с собой привел, так он еще и эту скандальную бабищу сюда притащил!

Лишь об одном молил я своего милицейского бога. Молил я его, чтобы греющие за дверью уши бабы все услышали и все запомнили. Ну и Брусенцов тоже лишним не будет, в компании с тетками он теперь мой козырной валет.

Что-то бормоча вполголоса на ухо родительнице Вязовскина, майор усадил ее обратно на место и, придвинув стул, сел рядом со мной.

– Ты вот, что, Корнеев! Ты выбрось из своей головы эти глупости насчет злостного хулиганства! – Мухортов гипнотизировал меня своими бесстыжими глазами, а ладонью прихлопывал по столу, придавая значимости своим словам.

– Ты же сам видишь, что Алексей в этой истории не преступник, а наоборот, он и есть потерпевший! – как ни старался замполит, но убедительным он не выглядел.

И, видимо, он сам это тоже понимал. Потому-что глаза его теряли уверенность и становились суетливее и злее. Маман газовщика тоже начала волноваться по