– Сестра твоей мамы. Мерьем. Тебе нравились открытки, которые она нам присылала. Помнишь?

Ада с раннего детства читала эти открытки бессчетное число раз. Впрочем, сейчас ей не хотелось в этом признаваться. Выпрямившись, она спросила:

– Ну и что с ней такое?

– Мерьем в Лондоне. Прилетела с Кипра и собирается нас навестить.

– Зачем? – Ада растерянно моргнула, и ее черные ресницы коснулись щеки.

– Солнышко, она хочет нас повидать. И в первую очередь познакомиться с тобой. Я сказал ей, что она может остановиться у нас на несколько дней… Ну, может, чуть дольше. Я подумал, тебе будет полезно с ней познакомиться.

Ада опустила ложку в миску, расплескав через край молоко, и очень медленно размешала хлопья, внешне оставаясь собранной.

– Значит, у тебя нет подружки?

У Костаса задергалось лицо.

– Так ты именно об этом подумала?

Она пожала плечами.

Перегнувшись через стол, Костас взял дочь за руку и нежно пожал:

– У меня нет подружки, и я не собираюсь ее заводить. Прости, мне следовало рассказать о Мерьем раньше. Она позвонила на прошлой неделе. Сказала, что планирует приехать, но сомневается, удастся ли взять билет. Отменили так много рейсов, что я, если честно, думал, ничего не получится. Я собирался поговорить с тобой в этот уик-энд.

– Если она так жаждет нас навестить, почему не приехала на мамины похороны?

Костас снова сел на место; в безжалостном свете потолочной лампы морщины на его лице сразу обострились.

– Эй, я знаю, ты расстроена. Имеешь на это полное право. Но почему бы тебе не послушать, что скажет твоя тетя. Вероятно, она сама сможет ответить на твой вопрос.

– Не понимаю, почему ты так любезен с этой женщиной. И зачем непременно приглашать ее к нам домой? Если уж тебе так приспичило ее увидеть, мог бы просто сходить выпить с ней где-нибудь кофе.

– Солнышко, я знаю Мерьем с детства. Она единственная сестра твоей мамы. Она наша семья.

– Семья?! – фыркнула Ада. – Для меня она абсолютно чужая.

– Ладно, я все понимаю. И предлагаю разрешить ей приехать. Если она тебе понравится, ты будешь рада, что вы встретились. А если не понравится, ты будешь рада, что вы не встретились раньше. В любом случае ты ничего не теряешь.

– Папа, это крайне странный подход, – покачала головой Ада.

Костас встал и направился к раковине; ему не удалось замаскировать свой усталый взгляд. Вылив оставшийся кофе, он вымыл кружку. За окном, рядом с тем местом, где было закопано фиговое дерево, снегирь неторопливо клевал корм в кормушке, словно чувствуя, что в этом саду для него всегда найдется еда.

– Ну ладно, дорогая. – Костас вернулся к столу. – Не стану на тебя давить. Если тебе некомфортно, это нормально. Встречусь с Мерьем без тебя. После нас она собиралась навестить старую подругу. Думаю, Мерьем может поехать прямо к ней. Не переживай, твоя тетя все поймет.

Ада надула щеки и медленно выдохнула. Все слова, которые она собиралась сказать, теперь казались бессмысленными. Ее снова охватила злость, но уже другого рода. Отец не должен был так легко сдаваться. Ей надоело, что он проигрывал все схватки с ней – как пустяковые, так и серьезные, – забиваясь в угол, точно раненое животное.

Ее злость перешла в печаль, печаль – в смирение, а смирение – в оцепенение, которое стремительно распространялось, заполняя пустоту внутри. В конце концов, что изменится, если тетя погостит у них несколько дней? Визит наверняка будет бессмысленным и преходящим, как те открытки, что она присылала им в прошлом. Присутствие в доме чужого человека, конечно, будет действовать на нервы, но, возможно, поможет хоть как-то замаскировать расширяющуюся трещину между отцом и дочерью.

– Я тебе вот что скажу. Мне действительно наплевать, – заявила Ада. – Поступай как знаешь. Пусть приезжает. Только не рассчитывай, что я буду тебе подыгрывать. Договорились? Она твоя гостья. Не моя.

Мерьем! Здесь, в Лондоне. Как странно! Прошло столько лет с тех пор, как я слышала на Кипре ее хриплый голос.

Полагаю, пришло время поведать вам кое-что важное о себе. Я совсем не то, что вы думаете, видя перед собой молодое, хрупкое фиговое дерево, посаженное в саду в Северном Лондоне. Собственно, я такая и не такая. Возможно, мне стоит сказать, что за одну жизнь я прожила несколько жизней – иными словами, я уже старая.

Я родилась и росла в Никосии. Давным-давно. Те, кто знал меня раньше, не могут спрятать улыбку и ласковый блеск в глазах. Меня ценили и любили так сильно, что в мою честь даже назвали таверну. И что это была за таверна! Лучшая в округе! Медная вывеска над входом гласила:

Именно внутри этой прославленной едальни и наливайки, битком набитой, шумной, веселой и гостеприимной, я пустила свои корни и проросла через отверстие в крыше, специально проделанное ради меня.

Все гости Кипра хотели здесь пообедать и попробовать фаршированные цветки кабачков и приготовленные на углях сувлаки из цыпленка, если им повезет найти свободный столик. В этом месте посетителям предлагали лучшую еду, лучшую музыку, лучшее вино, лучший десерт – фирменное блюдо этого заведения: запеченные в меду фиги с анисовым мороженым. Но, по мнению завсегдатаев, было в этой таверне еще и другое: она позволяла забыть, хотя бы на несколько часов, о внешнем мире с его непомерными скорбями и горестями.

Я была высокой, сильной, уверенной в себе и, что удивительно для моего возраста, по-прежнему сгибалась под тяжестью роскошных, сладких, ароматных фиг. Целый день я с удовольствием прислушивалась к звяканью тарелок, болтовне посетителей, пению музыкантов, исполнявших греческие и турецкие песни – песни о любви, измене и разбитом сердце. Днем я спала безмятежным сном, поскольку у меня не было причин сомневаться, что завтра будет лучше, чем вчера. Пока все это разом не закончилось.

И уже спустя много лет после того, как остров разделили на две части, а таверна пришла в запустение, Костас Казандзакис срезал с ветки отросток и положил в чемодан. Думаю, я буду вечно благодарна ему за это, а иначе меня бы уже не было в живых. Ведь я умирала: то дерево, что росло на Кипре. Однако отросток, который тоже был мной, выжил. Малюсенький побег длиной десять дюймов и толщиной с мизинец. И этот крошечный побег стал моим клоном, генетически идентичным. Именно из него я и разрослась в своем новом доме в Лондоне. Возможно, структура моих ветвей несколько другая, но во всем остальном мы были идентичны: та, какой я была на Кипре, и та, кем стала в Англии. Единственная разница состояла в том, что я больше не была счастливым деревом.

Чтобы помочь мне пережить долгое путешествие из Никосии в Лондон, Костас тщательно завернул меня в несколько слоев влажной мешковины и сунул на дно чемодана. Костас знал, что рискует. Английский климат был слишком холодным, чтобы я могла нормально развиваться, не говоря уже о том, чтобы плодоносить. Итак, Костас рискнул. И я не подвела его.