В эту минуту темная рука показалась над краем крыши. Эмили не задумываясь отвела ведро на себя и, едва над крышей появилась голова, отпустила его. Удар пришелся в лоб убийце. Мгновенно потеряв сознание, он рухнул вниз. Матросы сразу же окружили его.

Эмили покачнулась и чуть не свалилась в самую гущу кровавой битвы, но успела схватиться за одеяние Гарета.

Он оглянулся и подтянул ее поближе. Их взгляды встретились, но он тут же отвернулся и продолжал драку.

«Кобры» не отступали, не сдавались и продолжали отчаянно сражаться. Но удача была не на их стороне, и скоро палуба была усеяна их трупами.

Гарет не спрыгнул вниз, пока последний мертвец не оказался в воде. Но и тогда подождал, пока Бистер не проверит все помещения. Маллинс прошелся по палубе и доложил, что все чисто. Только тогда Гарет разжал застывшие на рукояти сабли пальцы. Новые галабии, его и Мукту, были буквально залиты кровью. К счастью, не их собственной.

Наконец он взглянул на Эмили. Она по-прежнему оставалась на крыше, наблюдая за тем, что творилось внизу. Руки сложены на груди. Пальцы вцепились в локти, словно ей очень холодно. Шок, очевидно, но не истерика, и за эту малую милость он был благодарен Богу.

Как и за гораздо большую милость. За то, что она по-прежнему жива. Мысленно он встал на колени и вознес Господу восторженную молитву.

Вечером, когда Гарет начал обходить шхуну, он знал, что она на палубе, слышал ее шаги. И пошел по другому борту, стараясь по возможности избегать ее, как делал это последние несколько дней. Но тут раздался крик.

Крик, разорвавший ночь. Пронзивший его сердце, которое на миг замерло, а потом заколотилось с бешеной силой.

Но Эмили осталась в живых, и, кажется, ее не ранили.

Кроме того, она крайне умело охраняла его спину, чего уж он никак не ожидал.

Палуба постепенно пустела. Мукту, крякнув, спрыгнул с крыши и отправился заверить Арнию, что все в порядке. Та уже нетерпеливо переминалась на корме.

Свободной рукой Гарет легонько коснулся плеча Эмили.

— Пойдемте. Я сниму вас с крыши.

Он спрыгнул на ту сторону палубы, которая была меньше заляпана кровью, и, отложив саблю, сжал талию Эмили и опустил девушку вниз.

И снова ощутил, как сильно забилось сердце, стоило взглянуть в лицо, преследовавшее его в снах. Усилием воли он оторвал ладони от ее талии и отступил.

Бистер невольно помог ему, взяв саблю, чтобы почистить и наточить. Он как раз протянул саблю командиру, когда появился капитан Айабад.

— Завтра мои люди помогут вам вымыть палубу, — заверил Гарет, прежде чем капитан обратился к нему.

Капитан наклонил голову.

— И пока они это делают, думаю, нам с вами, майор, нужно потолковать. Есть вещи, которые, как я понимаю, мне необходимо знать.

Гарет коротко кивнул:

— Побеседуем утром.

Айабад, высокий, смуглый, приблизительно того же возраста, что и Гарет, снова наклонил голову и с улыбкой обратился к Эмили:

— Должен поблагодарить вас, мадемуазель, за весьма занимательный вечер.

Эмили окинула его ледяным взглядом.

— Рада, что вам понравилось, капитан.

Айабад, араб по отцу и француз по матери, из-за чего, собственно, и было выбрано его судно, снова широко улыбнулся, прежде чем откланяться. К тому времени Бистер, Мукту и остальные люди из их отряда ретировались в кубрик вместе с большинством матросов. Кто-то спешил перевязать раны, но большинству не терпелось обменяться подробностями о стычке с врагом.

Капитан расставил вахтенных на носу и корме, но если не считать их и штурвального, Гарет и Эмили остались одни.

Он повернулся к ней в тот момент, когда она взглянула на него. И долго изучала его лицо. Смотрела и не могла насмотреться. И неожиданно сжала маленькими ладошками его щеки, приподнялась на носочки и поцеловала.

Он на мгновение расслабился, позволил себе забыться. Но тут же опомнился и взял себя в руки.

Это благодарственный поцелуй. Он сознавал это, и все же…

Каждая частичка его существа отреагировала на нежное прикосновение, на тепло ее тела, на мягкие, как лепесток, но упругие губы, так невинно прижавшиеся к его губам.

Он не шевелился, позволяя ей целовать его так долго, как она захочет…

Наконец она со вздохом отступила. А когда ее каблучки коснулись досок палубы, Гарет выпрямился. Неохотно. Разочарованно.

Прелестные губы изогнулись. Не отводя от нее взгляда, он скорее увидел, чем услышал:

— Спасибо, майор.

Гарет взглянул ей в глаза. Они улыбались.

— Доброй ночи, — прошептала она.

Он не смог ответить. Потому что потерял дар речи. Сил хватило ровно настолько, чтобы не последовать за ней. Чтобы не скользнуть по ее губам кончиком языка. Не отведать ее на вкус.

Такая пытка ему ни к чему. Она просто сказала ему «спасибо» на свой лад. И поцелуй этот был подогрет благодарностью. Не желанием.

Гарет тихо выругался и заставил ноги двигаться в противоположном направлении. Между ними ничего нет. И он будет последним дураком, если подумает иначе.

«10 октября 1822 года.

Очень раннее утро.

В моей каюте на борту шхуны, плывущей по Красному морю.

Дорогой дневник!

Я никак не могу определить, действительно ли мне так этого хотелось. Атака была яростной и пугающей, и я наконец осознала, что наши враги не остановятся ни перед каким насилием. Эти фанатики будут сражаться, пока не упадут мертвыми. Если бы не мой храбрый майор… но это я поняла позже, пусть по жуткому, но все-таки опыту. Гарет был изумителен, когда выхватил меня из лап «кобр» и защитил в битве. Он уничтожил множество врагов. Конечно, и его люди, и команда тоже выполнили свой долг. Но я, разумеется, смотрела только на своего спасителя. И отвлеклась всего однажды, когда потребовалось расправиться с одним из нападавших, чтобы не дать ему подобраться к майору и ударить его в спину.

После всего этого, разумеется, я просто была обязана его поцеловать. Да, это было чрезвычайно дерзко, но у меня имелась веская причина, и глупо было упустить такую возможность! И следовательно, дорогой дневник, я с полным основанием могу утверждать, что майор Гамильтон — не лягушка. Хотя это я поцеловала его, а он, как порядочный человек, не ответил, все же чувствовалось… достаточно сказать, что после этого поцелуя я не спала ночь!

Естественно, учитывая такой успех, можно сказать, что поцелуй — это лишь первый шаг. Он открыл дверь, если так можно выразиться, и теперь я должна узнать, что кроется за этой дверью.

Должна признать, что меня терзает ненасытное любопытство.