Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я — полная дура. Дай, пожалуйста, одно задание списать, чтобы хоть трояк поставили. А то меня мама за двойку убьет. А так просто по баллам не пройду. И у тебя там в условии две ошибки… Грамматические.
Митя подвинет свой листок поближе и сделает вид, что размышляет, покусывая ручку, чтобы Ниле было виднее. Та идеальным почерком перепишет первое задание и благодарно кивнет.
— Да все пиши! Мне не жалко, — шепнет он ей, едва коснувшись локона возле ушка. — Все успела? Тогда я сдаю первый, а ты посиди еще минут десять, как будто сама думаешь.
Нила опустила голову, улыбнулась.
Она выйдет через пятнадцать минут. Митя будет дожидаться ее у входа.
— А ты чего в нефтяной пошла?
— Ты специально ждал, чтоб спросить? — прыснет Нила. Юный «математик» густо покраснеет: — Нет, платок хотел отдать.
— Та ладно, себе оставь, и так спасибо тебе огромное.
— Зачем мне девчачий! Еще и с буквами. Ты, что ли, вышивала?
— Нет. Мама. Она так нервы успокаивает. Нитки кончились, вязать нечего, так она вышивает. И математику сильно любит, — вздохнула Нилочка.
— А ты?
— А я не люблю ни вышивать, ни считать. Никчемная совсем.
— Ну что-то тебе ж нравится?
— От ты какой цикавый! — хмыкнула Нила. — Я люблю печь. И петь. И все!
— А что?
— Пирожки всякие. С печенкой, с яичком и луком, с капустой. Штрудель с маком, как бабушка научила. Или с яблоком.
— Ну тебя! — рассмеялся Митя. — Жрать захотелось страшно. Я про песни спрашивал.
Нила хихикнула и, как Женя, уперла руку в бедро и приосанилась, а потом подмигнула Мите и внезапно звонко, хрустально и удивительно легко запела:
Все, что было, все, что ныло,
Все давным-давно уплыло,
Утомились лаской губы,
И натешилась душа-а-а.
Все, что пело, все, что млело,
Все давным-давно истлело,
Только ты, моя гитара,
Прежним звоном хороша-а-а!
Митя смутился и стал оглядываться на притормозивших прохожих.
— Антисоветчина какая-то мещанская! — произнес.
— Значит, не слушай, — фыркнула Нила и пошла по улице. Митя догнал ее.
— Ну не обижайся. Голос у тебя очень красивый, а вот репертуар подкачал. А тебя как зовут, кстати?
— Нила.
— Как?!
— Неонила. Имя тоже старое, идеологически невыдержанное и поповское. Так что, Митя, спасибо за помощь. С меня пирожок, когда война кончится.
— А может, раньше? За поступление?
— О-о… вот тут ты вряд ли дождешься. Говорю же — дура я в математике.
Женя курила на галерее.
— Ну что? Написала?
— Что-то написала, — задумчиво ответила Нилка.
— Все задания решила? Ну?!
— Все, все. Не уверена, что правильно. Но что смогла. Там такие все умные сидели.
— Азохенвэй умные! Такие умные — только срать не просятся! — презрительно пожала плечами Женя. — То шо раньше сдали — еще ничего не значит.
Прошло два дня. В гулком фойе техникума, в толпе гудящих и роящихся возле доски объявлений абитуриентов Нила трясущимся пальцем в четвертый раз вела по списку:
— Не может быть… не может… — Она всхлипнула и оглянулась — кто-то тронул ее за плечо. Сзади стоял Митя с улыбкой до ушей.
— Еще как может! Так что с тебя пирожок! С чем там? С капустой? С яблоком?
Нила беззвучно плакала:
— Какой кошмар… я же не смогу здесь учиться. Я чужое место украла…
— Да какое чужое, дурочка? Поступила — радуйся! Самый лучший техникум! Работа будет уважаемая.
— У кого? — Нила подняла глаза. — Я ноль в математике. Я ее не понимаю совсем. Я ее ненавижу! Про физику с химией вообще молчу…
Митя растерялся:
— Слышь, ты это… деваха, не реви… Ну я помогу тебе.
— Что, три года за меня решать будешь?!
Нила так спешила из техникума, что взмокла и раскраснелась. Задыхаясь, она выдохнула: — Поступила.
— Ха, — Женя хмыкнула и улыбнулась, не вынимая беломорину изо рта, — я сразу сказала: это наша, Беззубовская порода. У нас все бабы круче шахматистов! Ну кроме Аньки. Все толковые! И ты такая же! Я ни минуты не сомневалась!
Нила тяжело дышала и, еще больше краснея, прошептала:
— Мам, я не решила… я списала. Я все списала… у мальчика. Он рядом сидел…
— Ну, судя по твоей тетке Лиде, за счет мужика устроиться — это тоже семейный талант.
Женя приподняла дочь за подбородок:
— Хватит скулить. Вгрызайся в этот шанс. Косько поступила, и не важно как. Меньше языком молоти, особенно подругам. Пойди вон бабку свою бесноватую порадуй. Может, подарит чего.
— Ага. Пургена и снотворного, — огрызнулась Нила уже себе под нос. Но смиренно пошла по теплым доскам галереи на Гордеевскую сторону.
— Лёлечка, я в техникум поступила… зачем-то, — сообщила она, обнимая двумя руками Гордееву.
— Техникум — это хорошо.
— Нехорошо. Я там ничего не понимаю.
— Ишь ты! — хмыкнула Фердинандовна. — Начинай — втянешься, не переломишься. Или ты хо-чешь всю жизнь за мужем сидеть и детям сопли подтирать?
— Хочу, — улыбнулась Нила. — А что в детях плохого?
Фердинандовна, подслеповато прищурившись, посмотрела на Нилку и вздохнула:
— Да уж… ты точно не в мать, а в эту козу Фирку пошла. Ищи теперь себе мужа.
По-братски
— А когда мы сможем оговорить, какова будет моя доля, уважаемый Алексей Дмитриевич? — Это голос Бори прорезал тишину дворика. Случилось это неожиданно даже для самого Вайнштейна — сказалась выпитая огромная рюмка и нервное напряжение последних часов… Спиртное сыграло злую шутку с Борисом. Тишина повисла такая тяжелая и тягостная, что ее можно было резать ножом… Затаили дыхание все, включая его самого, но он неожиданно смело, с вызовом, вопросительно посмотрел прямо в глаза старшому, а тот, прищурившись, долгим немигающим взглядом буровил его.
— Ну ты сначала покажи, насколь ты нам полезен, тогда и за долю поговорим, а теперь все за стол, хватит на сегодня, пора и честь знать, — тоном, не терпящим возражений, пресек все возможные вопросы Митрич.
«Лады, продолжим торжище за столом, я с тебя, старшой, живого не слезу. Даже по самым скромным подсчетам, я тебе массу сырца на 70 % уменьшил, морфий такой чистоты еще поискать надо, у татарвы из половины выпарить за счастье считали, а тут такой выход, и мне дулю вместо доли… не на того напал, казачок», — думал Борька.