А потом вдруг сила тяжести вернулась, и меня потянуло вниз. Мир устремился мне навстречу, и я впечаталась в него со всей силы.

Я снова стояла здесь, на летном поле. На двух ногах.

Передо мной – незнакомец. Во взгляде его читалось ожидание. Я не шевелилась, и тогда незнакомец, не говоря ни слова, сделал шаг в мою сторону, – движения угловатые как у робота, и я еще подумала: он даже не похож на человека, это автомат! А потом он притянул меня к себе. Я стала задыхаться, хотела оттолкнуть его, но не могла пошевелиться. Меня словно парализовало. Незнакомец не отпускал.

Я пристально всматривалась в человека, стоявшего со мной, изо всех сил стараясь найти что-нибудь знакомое, но ничего не находила. И дело даже не в том, что Филипп был высоким и сильным, а этот – немногим выше меня. Дело даже не в бороде, покрывавшей щеки, так что проверить было невозможно, есть ли у него ямочки на щеках, как у Филиппа. И даже не в манере себя держать.

Все дело было в глазах, – они не излучали ни малейшей теплоты и в то же время казались гораздо темнее тех глаз, в которые я влюбилась много лет назад. Я почувствовала, как встали дыбом волосы на моем затылке. Каким бы изможденным ни представлялся этот человек, от него исходила тревожная энергия.

ЭТО. НЕ. ФИЛИПП.

Я находилась в плену кошмара. Все происходящее здесь чудилось таким странным и гротескным, что мой мозг просто отказывался видеть в этом хоть какой-нибудь смысл.

Кто этот человек?

Почему он сжимает меня в объятиях?

Почему его называют «господин Петерсен»?

Я тряхнула головой, как пугливая лошадка. Незнакомец все еще крепко сжимал меня.

Неужели они и впрямь считают, что это Филипп?

Я едва переводила дыхание.

Они действительно считали, что это Филипп.

Что тут происходит?

Я не понимала, что все это значит, почему он это делает, кто этот человек, я видела его впервые в жизни, что он здесь забыл, почему выдает себя за Филиппа, как у него хватает наглости прикасаться ко мне, и где, где, черт возьми, мой муж?

Меня все еще сжимали в железных тисках, сердце билось неровно, и мне уже не хотелось, чтобы оно вообще билось, воздуха не хватало, меня охватили паника и ужас: а что если незнакомец меня задушит? Прямо здесь, у всех на глазах.

Но потом хватка ослабла, я стала жадно глотать воздух, краем глаза отметила умножающиеся светлые точки, предвестники близкого обморока. Но нет, я все еще в сознании, я должна что-то сказать, и это важно, очень важно – но что сказать, когда мозг отключен, когда ты не в силах сформулировать ни одной ясной мысли, когда способность говорить тебя покинула. Я словно в оцепенении тряхнула головой, силясь заявить свой протест, но не находила слов, чтобы выразить весь ужас и шок и сформулировать крутящиеся в голове вопросы, и тогда я выдала то единственное, что пришло мне на ум:

– Какое счастье, что ты вернулся.

От этих слов во рту загорчило, как от миндаля.

Незнакомец удовлетворенно улыбнулся, – похоже, я сказала именно то, что ему хотелось услышать. Потом он присел возле меня на корточки, и только теперь я вспомнила, что все еще держу Лео за руку, и его ладошка пронизывала влажным теплом мою, сухую и более крупную. Потом сын отделился и позволил незнакомцу взять себя на руки. Чужак с моим сыном на руках повернулся к прессе. Вспышки защелкали с невообразимой частотой. Я впала в транс, слушая будто издалека, как незнакомец вещал о том, что очень рад вернуться домой. Он поблагодарил всех за оказанное внимание, но также выразил надежду на то, что пресса признает его право на приватную сферу, поскольку это необходимо для возвращения к нормальной жизни.

Я посмотрела вокруг. Что это? Шутка? Я знала, такое нельзя выдать за шутку, ни один человек не шутит так жестоко. Но я все равно уповала на развязку и продолжала оглядываться. По моей спине пробежал ледяной холодок, я почувствовала его от затылка до ягодиц.

Люди вокруг стояли возле незнакомца и улыбались. Тот смотрел на меня.

И на лице его не было даже тени улыбки.

Тело мое опять как будто стало легким-легким.

В отчаянии я осмотрелась вокруг. Не может такого быть! Не может быть, чтобы я единственная заметила: это не Филипп. Но я вгляделась в людей вокруг – в лица представителей прессы и официоза, и мне стало ясно, что я одна знала Филиппа лично, а, следовательно, знала и как он выглядит. Вот проклятие, ведь нет ни одной его официальной фотографии.

Ноги у меня подкосились. Я споткнулась, но все-таки удержала равновесие. Нельзя мне падать на колени. Нельзя – перед всеми этими камерами, перед всеми этими людьми, перед моим сыном, перед этим незнакомцем.

– Все в порядке, госпожа Петерсен? – заботливо спросила статная дама, блондинка, которая тоже находилась на борту самолета.

Я пыталась шевелить мозгами, чтобы осознать ситуацию, в какой оказалась, но это было ох как нелегко. Я стою на летном поле аэродрома. Я нахожусь в самом центре урагана. Вокруг меня шум и гам. Фотографы кричат, камеры щелкают.

Сегодня тот самый день, когда должен был вернуться Филипп. Но этого не произошло. Он по-прежнему пропал без вести. Это не мой муж. Человек, который держит моего сына и устало, но все-таки удовлетворенно улыбается фотографам, готовым как угодно извернуться ради такой картинки – давным-давно исчезнувший отец с сыном на руках! – не мой муж. Но он держит на руках моего сына.

Просто волосы дыбом. Но я сбросила с себя оцепенение, я готова действовать. Сделала шаг к незнакомцу, чтобы забрать у него Лео – кстати, он вообще-то уже большой, таких на ручки не берут, что это значит, что за нелепость, Лео уже восемь лет – но тут этот человек как раз спустил мальчика с рук поставил его на землю. Я потянула Лео к себе, наверное, слишком резко, потому что он поднял на меня изумленный взгляд, но кроме нас с ним никто этого не заметил, все глаза были обращены к незнакомцу, и я чуть с ума не сошла от того, что его называют Филиппом.

Я все еще пыталась разобраться в своих мыслях, когда наша небольшая группа, состоявшая из чиновников Министерства иностранных дел, нескольких сотрудников службы безопасности и одного полицейского, двинулась по летному полю в сторону здания аэропорта. Журналисты наседали сзади, несколько фотографов обогнали нас быстрым шагом, чтобы сфотографировать при входе в терминал.

Незнакомец шел впереди меня, беседуя с той седовласой женщиной без возраста, которая вместе с ним сошла с самолета. Поспешно оглядевшись, я увидела вокруг лишь чужие лица. Но где же Ханзен? Надо поговорить с Ханзеном!

Плотным кольцом нас окружила целая толпа журналистов, мне не удавалось сориентироваться и преодолеть клаустрофобию, я с трудом справлялась с одышкой, стараясь не потерять из виду Лео, выпустившего мою руку. За мной шли какие-то двое мужчин, и вдруг в просвет между ними я разглядела благородное, спокойное лицо Ханзена. Поискала глазами Лео, к нему как раз наклонилась любезная блондинка, прежде заговорившая со мной, и что-то на ходу сказала – так, как разговаривают со взрослыми, а не с маленькими детьми. Лео ей ответил, гордо улыбаясь, он любит, когда к нему обращаются по-взрослому. Пусть я и не расслышала из-за шума вокруг, что они там говорят, но с Лео все в порядке, уже хорошо. Я пропустила нескольких человек вперед и, чтобы добраться до Ханзена, принялась расталкивать остальных локтями, прорываясь к нему. На меня смотрели возмущенно, но молчали. А Ханзен удивленно поднял брови. Дыхание у меня перехватило настолько, что я едва сумела выкрикнуть: