Тридцатые годы, полным ходом идет индустриализация. Откуда берется сила движения вперед, когда уничтожен естественный двигатель внутреннего сгорания — капитал, который вынужден двигать технический прогресс вперед и одновременно не забывать о рабочих и их месте под солнцем?

Вместо этого двигателя — грабеж народа и использование принудительного труда. Кто-то скажет: «Ну вот, сейчас нам опять будут рассказывать о репрессиях и ГУЛАГе…» Да, будут! Гибель в лагерях около 20 млн человек нельзя забыть. И нельзя смириться с тем, что, оправдывая сталинизм, коверкают историческую память россиян и отравляют мозг молодых, которые судят о прошлом понаслышке.

Сталинский «марксизм» полностью не оценить, если не вспомнить, что, кроме ГУЛАГа, были еще 32 млн принудительных переселенцев. Что в деревнях все сгребалось в колхозы, а оттуда зерно вывозилось за границу для закупки станков. Что десятилетиями в деревнях люди работали не за деньги, а за «галочки трудодней», то есть за обещания подкинуть керосина, дров, соломы за каждый отработанный на колхоз день. Если у колхоза найдется, что подкинуть.

Жуткая ирония в том, что даже успехи индустриализации объяснимы при помощи законов, открытых Марксом. На них основано развитие экономики вообще, не только развитие капитала. Даже в большевистском тоталитарном обществе, где капитал был искоренен, его законы просачивались всюду, как струйки воды между камнями в горах. Дайте камню упасть вниз, и он полетит с ускорением «джи»…

Вспомните: Маркс разделил капитал на постоянный и переменный. Показал, что переменный капитал создает стоимость и прибавочную стоимость, а постоянный обеспечивает технический прогресс, одновременно «удорожая» производство и снижая норму прибыли. Если бы это было возможно без проигрыша в конкуренции, капиталист с радостью заменил бы пятьсот рабочих на тысячу вместо того, чтобы покупать новые станки и совершенствовать технологию.

Конкуренцию ликвидировали мгновенно и стали применять как можно больше переменного капитала, то есть живой рабочей силы, чтобы накопление — уже государственное — шло быстрее. Плевать, что закрепляется низкая производительность, плевать, что людям платят символически и лишают их мотивов к труду. Важно выкачивать и выкачивать их труд. Если у Маркса так и непонятно, откуда берется эксплуатация, то тут-то она как на ладони. И на это плевать. Главное — что деньги, вырученные за прибавочный продукт, созданный трудом, идут в казну. На них государство превратит страну в великую державу — во благо народа.

С переменным капиталом ну просто раздолье! Подневольный труд обеспечивал строительство дорог, прокладку рельсов и рытье каналов в гигантском концерне под названием ГУЛАГ. Уж в этом заведении постоянный капитал — всего лишь затраты на бараки, на часовых на вышках, на тюремные матрацы и баланду! Практически неограниченное количество бесплатной рабочей силы, в итоге — фантастическая норма прибыли. Вот вам и формула сталинской индустриализации.

Это не об имперской политике России. Это о том, что в России последние 200 лет шла внутренняя колонизация. Столицы Российской империи выкачивали ресурсы с окраин. После революции требовалось создать витрины ее победы. Москва, Ленинград и еще с полдюжины городов демонстрировали, что «жить стало лучше, жить стало веселей» за счет большевистского грабежа остальной страны.

Превращение аграрной России в ведущую индустриальную державу 1930-х годов обеспечивалось выкачиванием ресурсов из деревни. Всего несколько городов и прослойка номенклатуры — так стали называть чиновников высокого ранга, чтобы избежать неприлично буржуазного слова «элита», — это и была витрина, метрополия. Вся остальная страна — колония, которая обеспечивала ее благоденствие. Между ними — практически ничего общего, в единую страну их объединяли только всеобщая грамотность — бесспорное достижение Совдепии — и государственно-партийная идеология. Если из метрополии что и перетекало в колонию, то, пожалуй, лишь бесплатная рабочая сила. Люди проводили вечера в театрах или ресторанах, пользовались благами витринного благосостояния, жили в высотках или домах на набережной, но в любой момент каждый мог быть превращен в колониального раба в лагерном бараке. Даже не ради увеличения дармового переменного капитала — номенклатура тут погоды не делала. Просто ее надо было постоянно держать на крючке, а то вдруг она начнет думать и смущать народ.

Откуда брались деньги, если все работали из страха, а не ради выгоды? Так у населения их и не было, только у государства, сбывавшего произведенные в колонии товары за границу, чтобы завезти оборудование, необходимое для индустриализации.

Колонизация, в отличие от капиталистического обмена эквивалентов, — это всегда грабеж. Колониям никаких эквивалентов не положено. Развитие России — история постоянной внутренней колонизации. Жизнь одних за счет других объясняет, почему «марксистские» революции, вообще никакого отношения к «пролетарским» не имевшие, происходили именно в отсталых странах, где и пролетариата-то не было, зато была зависимость от метрополии. От внешней — в Камбодже и Вьетнаме — или от внутренней, то есть от диктаторской власти, — в Китае, на Кубе и в России. Разница лишь в том, что при внешней грабят колонии, а при внутренней — собственный народ.

Для неразборчивых марксистов хороши любые аргументы и подтасовки, любые обрывки лозунгов Маркса, чтобы замутить революцию. Ведь они должны как-то объяснить — причем не только своему народу, но и самим себе, — почему страна у них такая отсталая. Почему в экономике нет внутреннего движка развития, которым может быть только капитал. Преодоление отсталости на капиталистических рельсах — путь сложный, но осуществимый во вполне обозримый период времени. К тому же другого пути никто не придумал.

Из отсталой в высокоразвитую страну Россия превратилась в последние два десятилетия перед Первой мировой. Германия после Второй мировой всего за 12 лет превратилась из страны, лежащей в руинах, в лидера европейского рынка. Но вожди революций — романтики и диктаторы, они не умеют ни созидать, ни ждать. К сожалению, они не умеют и работать. Зато умеют внушить людям, что и тем ждать нельзя, а уж с эксплуатацией мириться тем более. Немедленно на баррикады! «Хотим справедливости и не хотим быть зависимыми ни от кого».

В Китае, на Кубе, в Камбодже, в странах Латинской Америки и Черной Африки то и дело появлялись романтики, которым жгла сердце несправедливость. Во всех отсталых странах романтика обещаний справедливости оборачивалась диктатурой. Всегда под флагом марксизма. Никто из тех, кто пошел за вождями-марксистами, никогда не задумывался: а осуществимо ли обещанное? Откуда возьмется развитие человека и общества, если в стране не только нет денег, но даже и не ставится вопрос о том, каким образом их собираются производить?

Ничего из того, что пообещал русскому народу Ленин, не сбылось. Точно так же ничего не сбылось из того, что обещали неразборчивые марксисты в других странах. Сбылось совершенно иное… Причем в самых непохожих на Россию странах под кальку повторялась именно ее трагедия.

Таков буквальный перевод имени Мао Цзэдун. Учился он несистемно, но читал запоем. Любил классическую литературу, еще больше — исторические труды, а философия вызывала у него отвращение. Примечательная мелкая деталь: Мао посещал буддийский храм, совершенно не вникая в суть этой веры, а просто потому, что буддисткой была его мама. В храме ему нравились благовония и… еще там сжигали деньги. Это завораживало. Мао видел в этом уничтожение символа всеобщего зла.