все отношение. Вы пытались втереться. Старались разжиться нашим доверием. Вы пытались казаться таким же, как мы, нашего возраста, безвредным, клевым.

– Мне про это ничего не известно.

– Чтоб можно было сидеть с детьми.

–

– Так?

–

– Помните, как вы сидели с Доном Банем?

– Да.

– Хорошо. Это было хорошо. Прямой ответ. Вы оставались на ночь.

– Да.

– Когда их родители уезжали на неделю или как-то, вы оставались с малышней, кормили всех, подтыкали одеяло на ночь, оставались ночевать сами. Помните?

– Да.

– Как звали детей Баней?

– Дон, Джон, Кристина, Анжелика.

– Значит, вы их помните.

– Конечно, помню.

– Забавно, до чего у вас память избирательная.

–

– Помните, как я тоже приходил, пока вы их пасли?

– Нет.

– Вам нравилось бороться. Помню, я зашел как-то вечером, вхожу в цоколь, а вы там боретесь с Доном и Джоном. Все потные.

–

– Так почему борьба, мистер Хэнсен?

– Мы были одеты?

– Что?

– Были мы одеты?

– Да. Были. А что?

– Я просто хочу придерживаться того, что произошло и что вы видели. Если мы в это пустимся, я хочу держаться фактов, а не домыслов и намеков.

– Уму непостижимо. Вы перешли в наступление.

– Я стараюсь, чтоб мы не отступали от фактов.

– Хорошо. Хорошо, уебок. Я тоже хочу не отступать от фактов. Хорошо.

– Так позвольте мне задать вам вопрос.

– Вы собираетесь у меня спрашивать?

– Можно мне?

– Можно ли вам? Мать вашу, можно ли? Блядь, да, валяйте.

– Ваш отец с вами когда-нибудь боролся?

– Вы не были их отцом.

– Но ваш отец боролся с вами?

– Да. Вероятно. Я нечасто его видел после шести лет.

– А где был отец Баней?

– Я не знаю.

– Его не было. В их жизни я был главным мужским присутствием.

– А потому думали: этой бедной безотцовщине нужен взрослый мужчина, чтобы ходил с ним в цоколь потеть и бороться.

– Я делал все, что сделал бы родитель. Когда мне доверяли заботу о них, я их кормил, готовил к школе, следил, чтобы зубы чистили. И мы играли во всевозможные игры, включая простое баловство.

– Знаете, что? Вам не следует так говорить. Баловство подразумевает то, на что вы не желаете намекать. Вы кажетесь виновным, употребляя такие слова.

– Томас, а что, по-вашему, я там делал?

– Постойте. Теперь вы знаете, как меня зовут?

– Я пошарил в уме и отыскал вас.

– Ох блин. Вы жуть наводите. Как вы это произнесли. «Я вас отыскал». Знаете, какой вы, если вас послушать? Не хочу, чтоб вы меня по имени называли.

– Прекрасно. Но все равно – что, по-вашему, я там делал?

– То же, что утверждали те, кто подавал жалобы.

– А вы сами эти жалобы читали, Томас?

– Я велел вам не звать меня по имени.

– Извините. Вы читали жалобы?

– Я читал о них.

– И что, по-вашему, в них говорилось?

– Что вы щупали детей. Что вы к детям пристаете.

– Вы в самом деле считаете, что в жалобах это говорилось?

– Да.

– А если там говорилось так, они меня просто взяли и выпустили на свободу? Без обвинений? Без срока в тюрьме?

– То было другое время.

– Может, оно и другое, но если бы меня обвинили в приставании к детям, мне бы не дали просто так уйти в отставку и жить в соседнем городке.

– Так почему вы бросили преподавать?

– Мне пришлось. Инсинуации всех отвлекали.

– Так вы ушли по собственному желанию? Чтобы никого не отвлекать?

– Все верно.

– Никто не просил вас бросать?

– Никто. Но мы все это обсудили, и я первым высказался за то, что, возможно, мне стоит подать в отставку.

– Вы сами эту тему подняли.

– Полагаю, да.

– Вы «полагаете, да». Хэнсен, ваши уста продолжают допускать ошибки. Но ладно. Я хочу ко всему этому вернуться. Но давайте сначала вот где прогуляемся. Вы помните, как я к вам домой приходил?

– Нет.

– Господи. Как же мне хочется вас ударить.

– Я не помню. А вы приходили ко мне домой?

– Приходил.

– Ладно.

– Это не ладно, мистер Хэнсен. Что это за хуйня – «математическая вечеринка»?

–

– Вот видите. Теперь вы испугались. Ебаный вы больной уебок.

– Хватит. Не забегайте вперед.

– Это я вперед забегаю?

– Простите мне мой тон. Но вы сами сказали, что будем держаться фактов и того, что происходило, и того, что видели лично вы.

– Точно. Был 1989 год. Мне одиннадцать. Я был с Доном Банем и Питером Фрэнсисом. Помните, как вы пригласили нас к себе домой на «математическую вечеринку»?

– Да.

– Да?

– Да.

– Ну, блин. Это поразительно. Вы сказали да! Потрясающе. Ну, вы впервые продемонстрировали хоть какой-то хребет. Вы это помните.

– Я это помню. Но не припоминаю, чтобы конкретно вы бывали у меня дома.

– Ладно, прекрасно. Но что это за хуйня, математическая вечеринка, мистер Хэнсен?

– Я вас, детвору, кормил, и мы делали домашнюю работу по математике.

– Правда? И всё?

– Такова была первостепенная цель.

– Ну вот опять вы врете. Это была первостепенная цель? Такова была первостепенная цель? Не ебите мне мозги. Вы утверждаете, что ваш великий замысел сводился к тому, чтобы приглашать к себе шестиклассников и учить нас математике? Что этого нельзя было делать после уроков или в классе, или хоть как-то плюс-минус пристойно? Что это обязательно должно было происходить у вас дома, вечером и непременно с ночевкой? Таков был ваш великий замысел? Первостепенной целью была математика?

– Да. Я преподавал математику, и это был способ подтянуть некоторых учеников в понятиях, которых они не усваивали.

– Зачем мы оставались у вас ночевать, мистер Хэнсен?

– Не знаю. Вероятно, потому, что всем вам это нравилось.

– Сколько кроватей было в том доме, мистер Хэнсен?

– В доме, где я жил тогда?

– Да.

– Не знаю.

– Я сейчас вас в голову пну.

– Три.

– Хорошо. Вы помните, где мы все спали в ту ночь?

– Нет.

– Не вынуждайте меня вставать.

– Я допускаю, что вы расстроены потому, что спали у меня в постели.

– Какого хуя, мистер Хэнсен, мы спали у вас в постели?

– Не знаю. Предполагаю, мы уснули, пока смотрели кино. Вот почему, на самом деле, вам, детворе, нравилось приходить ко мне – я разрешал вам смотреть страшное кино.

– Мне не нравилось страшное кино.

– Ну, тогда я не знаю, зачем вы приходили. Зачем вы приходили?

– Я приходил, потому что моя чокнутая мамаша услышала, что туда идет Дон, и подумала, будто вы поможете мне с математикой. Она решила, что это какая-то честь – прийти на вашу ебаную математическую вечеринку. Вы нас насиловали, больной уебок?

– Нет.

– Мистер Хэнсен, я тут еще никому не