Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что это ты делаешь?
Две-Восьмерки едва не вскрикнул от ужаса. Звук чьего бы то ни было голоса в дортуаре – вообще вещь неожиданная, и уж тем более среди ночи. Он успел спрятать ножик в рукаве и оглянулся через плечо. В изножье его кровати стоял Сто-Три, сонно моргая глазами. Сто-Три было двадцать лет – на год меньше, чем Двум-Восьмеркам, – и последний не мог вспомнить, чтобы когда-либо вообще слышал его голос.
– Мне не спится.
– А почему ты сидишь на полу? – Сто-Три говорил лишенным эмоций бесцветным голосом. В глазах его тоже не было признаков жизни.
– Мышь, – объяснил Две-Восьмерки. – Мне показалось, что я заметил мышь.
Сто-Три смотрел на него долгим пустым взглядом.
– Ложись в постель, иначе я на тебя донесу. После отбоя не положено подниматься с кровати.
– Да, конечно, ты прав, – ответил Две-Восьмерки. – Я уже ложусь.
Сто-Три отошел к своему месту. Две-Восьмерки лег, натянул одеяло до подбородка и повернул голову, чтобы взглянуть на место своего тайника. Половица вроде бы лежала так, как надо, совершенно ровно. Но вдруг Сто-Три успел что-то разглядеть? Нет, не может быть, ничего он не видел.
Две-Восьмерки разрывался изнутри от такого множества мыслей, тревог и планов, сердце его колотилось как бешеное.
Он сомневался, что сможет заснуть этой ночью. И ночь предстояла долгая.
Шепот книг
Дождь все лил и лил.
– Это вообще нормально?! Чтобы летом – и постоянно такая гнусная погода!
– Упаси Владычица Свет! На улице Канатчиков вода по колено!
– Это небось ведьмины проклятые подстроили! Они нас прокляли, вот что я тебе скажу!
– Король должен что-то с этим сделать! Какого ведьмина держать целую армию Белых ведунов, если он их, к ведьминой матери, вообще не использует!
Подобные разговорчики звучали то там, то тут в трущобных кварталах. Всегда одно и то же, верно? Всякий раз, когда случалось что-нибудь, чему народ не видел простого объяснения, виноваты, конечно, оказывались ведьмины из-за моря, из Западной Ведунии.
Случилась засуха, урожай погиб… Кто виноват? Конечно же ведьмины!
Зима выдалась необыкновенно холодная, так что река замерзла… Это ведьминское проклятие, не иначе!
Собака взбесилась, бросается на людей с пеной на морде… Это ведьмин мимо проходил и к ней прикоснулся!
И так далее и тому подобное.
Лара всегда считала, что это чушь. Война ведь закончилась вон сколько веков назад, разве нет? И даже если бы оставшимся ведьминам вздумалось напасть на королевство, они бы придумали что-нибудь похуже, чем заражать бешенством дурацких дворняг или наводить всем надоевшие летние дожди.
Однако никак не отменишь того, что бесконечный дождь и правда ужасно достал и мешал жить. Невозможно было толком заниматься сталкерством – вода в трубах поднялась до критического уровня. Так что Лара просто болталась по улицам Королевской Гавани в поисках еды и новых возможностей – а возможностей в городе, где столько народа, темных уголков и кривых переулков, всегда было предостаточно. Иногда удача приходила в виде свежеиспеченного мясного пирога, который хозяйка поставила остужаться на окошко, а то – в виде блеснувшей под ногами монетки… или не под ногами, а в чьем-нибудь кармане, владелец которого не слишком внимателен. В этот день удача появилась в виде ссоры у лотка торговки фруктами.
– А я говорю, что гнилые у вас яблоки!
– Гнилые?! Да как вы смеете, сударыня!
– Верните мне мои деньги!
– Ха! Вы слышали, что она сказала? Верните деньги, ишь чего!
Пока женщины кричали друг на друга, Лара незримо проскользнула между ними, быстрая, как змейка, и ухватила с прилавка два крупных сияющих яблока. Одно она прикончила еще на бегу – вместе с огрызком и семечками, и облизала сок с губ и с пальцев. Дождь казался сплошной пеленой падающей сверху воды, его тяжелые капли рикошетили от мостовой, и Лара, чтобы укрыться от него, нырнула под брюхо стоявшего неподвижно железносерда. Волшебный конь был достаточно широким, чтобы послужить укрытием, и Лара немного отдохнула под ним, слушая щелканье и тиканье механизмов внутри него.
– Эй! А ну живо вылезай оттуда!
Это возничий заметил девчонку и попытался отвесить ей пинка, но она увернулась, наградила его отборным длинным ругательством и умчалась вверх по улице, прикрывая лицо от хлещущих струй. Когда медальон на ее груди неожиданно начал вибрировать, она остановилась так резко, что в нее на ходу врезалась какая-то старушка и едва не сбила ее с ног, крепко выругав.
Лара сильнее стиснула медальон под одеждой: он пульсировал и гудел неведомой энергией. Тихая шепчущая музыка завибрировала в воздухе – и шок оказался на пределе терпения Лары. Казалось, что шепот исходит от двери ближайшей лавочки, и Лара сделала неуверенный шаг в ее сторону. Вибрация медальона усилилась. Он словно бы говорил с ней таким образом, направлял ее, подобно компасу.
«Слушай его», – сказала тогда бабушка.
Ларой овладела острая жажда войти, стоило ей взяться за дверную ручку. Она толкнула дверь и тихо проскользнула внутрь. Дверь за ней закрылась, отрезая уличный шум: девочку накрыло тишиной, запахом пыли, старой бумаги и кожаных переплетов.
Лавочка оказалась книжной.
Похоже, Ларе повезло – за прилавком никого не было. Никакого надутого торговца, который мог бы выставить прочь девчонку без гроша в кармане. Так что она слегка обтряхнула мокрую одежду и волосы и начала с огромным любопытством осматриваться. Все это время в ее голове не умолкало тихое, хрустально-чистое пение медальона. Никогда еще Ларе не случалось побывать в книжной лавке – да и с чего бы вдруг ее туда занесло? Книги ведь не съешь и не выпьешь. А сейчас ее пальцы с нежностью гладили корешки – воспоминание вернуло ее в приют мисс Рэтчет, она снова оказалась в школьном классе, усердно выписывая буквы алфавита на грифельной дощечке куском мела…
А… Б… В… Г… Д…
«По-твоему, эта жалкая закорючка похожа на Д, Фокс? Ну-ка вытяни руку!»
ВЖИК! Пальцы обжигает удар розги.
«Вздумаешь разреветься – получишь еще раз, и покрепче! А теперь живо стерла свои каракули и написала еще раз, как следует!»
Усилием воли Лара изгнала из памяти эту картинку, стерла со лба выступивший пот – и осознала, что ее трясет. Она вытащила из-за ворота медальон и поднесла к глазам, вглядываясь в него в тусклом свете, проникавшем через окошко. Он лег ей в ладонь, продолжая
