Если нравлюсь, то открой пошире глаза и гляди внимательно сюда. Я выпущу птичку любви.

Красота Эльбис была настолько ослепительна, что великан от изумления широко раскрыл свой единственный глаз. А девушка — она была достойной парой своему возлюбленному — взяла лук, натянула тугую тетиву и пустила в светящийся глаз великана ядовитую стрелу.

Взвыл от невыносимой боли великан и рванулся было к смельчакам, чтобы раздавить их, но, ничего не видя, споткнулся о камень и сорвался в свою глубокую нору.

То ли великан при падении поломал себе руки и ноги, то ли отверстие завалилось, только остался он в горе и не мог уже выбраться наружу, чтобы отомстить людям. В каменной ловушке он корчился от боли и ревел от бешенства. Он напрягал все свои силы, пытаясь развалить Черную гору, отчего гора шевелилась, как живая. Громадные камни, а то и целые утесы откалывались от нее и с шумом падали в море. От гневного дыхания великана плавилась земля и сквозь образовавшиеся трещины стекала со склонов огненными потоками.

Целую ночь над Кара-Дагом стоял беспрерывный гул, целую ночь вершина его извергала огонь, дым и пепел. Черная зловещая туча заволокла все небо, сверкали молнии, беспрерывно гремел гром. Весь Крымский полуостров трясся, как в лихорадке, а море, вздымая свои волны-горы, с яростью наскакивало на берег, словно хотело поглотить сушу.

На рассвете над Отузской долиной выпал дождь и все утихло. Вышли люди из своих убежищ, посмотрели в ту сторону, где вчера еще было логово великана, и в удивлении замерли Черной горы больше не существовало, Она развалилась до основания, похоронив под собой великана. А на том месте поднялись высоко к небу новые утесы, зубчатые хребты, причудливой формы скалы, напоминающие диких зверей. Море уже больше не сердилось, а ласково обмывало отвесные стены торчащих из воды скал, заливало многочисленные бухточки и пещеры и что-то радостно бормотало.

Люди ходили по берегу, собирали разноцветные камешки и любовались дикой красотой мертвого царства великана.

АЛЕКСАНДР — КНЯЗЬ МАНГУПСКИЙ

[41]

казочно красивы горы неподалеку от Бахчисарая. Пленяют они взор человеческий своими головокружительными обрывами, роскошными лесами. Остановитесь на минутку — ив еле уловимом шепоте леса вы услышите повествование столетий об этой земле.

В давние времена на плоской вершине горы Мангуп[42], одиноко возвышающейся среди живописной долины, стоял город — столица княжества Феодоро.

Однажды князь феодоритов, чувствуя, что закат его жизни уже не за горами, велел позвать своего наследника — сына Александра[43]. И встретил князь своего сына такими словами:

— Взор мой угасает, тупеет слух мой, ослабевают руки…

— О чем ты говоришь, отец и повелитель мой! — бросился Александр к князю.

Но тот властным жестом остановил его.

— Не нам, смертным, — продолжал князь, — восставать против рока. Наступили последние минуты моей жизни на этой земле. Выслушай мою просьбу: куда бы ни бросило тебя течение жизни, в какую бы беду ты ни попал — помни о своем народе. Его воля пусть будет твоей волей, его судьба пусть будет твоей судьбой. Обещаешь ли ты выполнить мою последнюю просьбу, сын мой?

— Обещаю, — тихо промолвил Александр, — и пусть эти мои слова будут клятвой.

Вскоре старый князь умер. Опечаленный Александр, чтобы развеять скорбь, уехал в гости к своему шурину, молдавскому господарю.

Спустя некоторое время страшная весть, словно на крыльях ветра, прилетела в Молдавию: на княжество Феодоро напали турки. Александр с отрядом в триста воинов поспешил в Мангуп.

А турецкая армия уже подходила к Мангупу. С трех сторон мрачно смотрели на пришельцев обрывистые, неприступные скалы, а с четвертой, северной, — высокая надежная крепостная стена.

С криками: «Алла-илла-иль-алла!» бросились турки на штурм Мангупа. Навстречу им из городских ворот ринулась дружина во главе с Александром. Как соколы на воронье, налетели феодориты на турок. Лязг мечей, стоны раненых наполнили долину.

Не выдержали натиска турки — и в смятении отступили. А феодориты укрылись в крепости.

Снова и снова шли турки на штурм Мангупа, снова и снова храбрые феодориты отражали их натиск. Тогда враги изготовили длинные лестницы, приставили их к отвесным мангупским обрывам и полезли наверх, надеясь отсюда проникнуть в крепость. Но и здесь их постигла неудача. На головы им посыпались камни, полилась горячая смола. Это жители Мангупа, все как один, встали на защиту своего города. Пять месяцев длилась осада столицы Феодоро, но безуспешно. И стали замечать турки, что с каждым днем гора Мангуп становится выше и выше, а крепость неприступнее. Пришли в ужас турецкие солдаты. Они падали на колени и, вздымая к небу руки, просили у аллаха помощи Они отказыва лись идти на штурм нечестивого Мангупа, вершину которого шайтан спрятал в облаках.

Тогда великий визирь, командовавший турецкой армией, понял, что силой феодоритов не одолеть, и стал действовать хитростью.

— Мы не хотим кровопролития, — сказали турки Александру. — Да продлит аллах жизнь уцелевшим! Открой ворота и сдайся на нашу милость. Мы пощадим город и никого не тронем из жителей. Пусть только они платит нам небольшую дань.

Долго раздумывал Александр над словами противника. Как поступить? Созвать военный совет, послушать, что скажут воеводы и бояре? Но вправе ли горсточка знатных и даже он, князь, распоряжаться судьбой всего народа? Да и сами бояре в последнее время ведут себя как-то странно — не доверяет им князь.

И вспомнил Александр клятву, данную отцу… Да, он повелит созвать вече, и пускай народ сам решит, как быть.

То не волны моря Русского шумят, буйным ветром поднятые, го феодориты в тревоге большой собираются на свой совет…

Первым выступил один из бояр

— В городе не хватает воды, кончились запасы пищи. Люди страдают от жажды и голода. На что надеяться? Пусть мы, воины, испытаем позор плена, зато дети, женщины и старики будут спасены. Принимай, князь, условия.

Возгласы одобрения послышались со стороны бояр.

Люди заволновались. Казалось, устами боярина рекла Истина.

Но это только казалось. Бояре тайно договорились с турками через послов, что откроют ворота, если им сохранят жизнь и богатство.

— А что скажут простолюдины? — обратился Александр к народу.

— Дозволь мне