Робби неожиданно представил Уильяма Шатнера[10]в облегающей зеленой рубашке и нанесенных спреем штанах и улыбнулся. Но тут Морин подползла ближе, и улыбка умерла у него на губах.

– Не бойся, – хрипло прошептала она. – В первый раз все нервничают. Расслабься, и мама о тебе позаботится. Все будет о’кей!

О Господи, только не это!

Даже в кокаиновом тумане Робби разглядел грязь у нее под ногтями, когда она сунула руку под эластичную ленту его трусов от Калвина Кляйна.

– Какого черта? – выпалила она, сверля его злобным взглядом, держа в ладони его вялый пенис. – Ты голубой – или что? Он даже не дрогнул!

Роберт наконец обрел голос:

– Никакой я не голубой. Просто… я, кажется, проглотил не ту таблетку. Мне что-то нехорошо.

И это еще слабо сказано! Весь вечер был кошмаром, достойным концом одного из худших дней его жизни. «Приятель» Морин по имени Джанни Сперотто оказался мелким наркодилером, рвущимся в мафиози: молодой итальянец с крысиной мордочкой, лицом, изборожденным юношескими угрями, вечно подтекающим, как испорченный кран, носом и таким смрадным дыханием, что стоять рядом с ним было невозможно. «Квартира» Джанни находилась на верхнем этаже заброшенного склада. Через год-другой какой-нибудь шустрый риелтор превратит здание в отделанный хромом и стеклом многоквартирный дом для холостяков и продаст по ценам Парк-авеню. Даже грязную дыру вроде Бронксвилля затронула строительная лихорадка, пронесшаяся по Америке за последнее десятилетие. Похоже, буквально за одну ночь выросло целое поколение миллионеров, наживших состояния на сносе нескольких стен и переименовании полуразрушенных промышленных реликтов в «пентхаусы мансардного типа».

Но Джанни Сперотто к их числу не принадлежал. Он был слишком занят, набивая кокаином собственный нос, чтобы увидеть лежавшие прямо под этим носом денежки. Его вечеринка представляла собой сборище полумертвых шлюх и наркоманов, коловшихся на разбросанных по полу провонявших матрацах. Кровать, на которую Морин затащила Робби, была спальной зоной самого Джанни, отгороженной от остальной части комнаты картонками, поверх которых хозяин набросил пару велюровых занавесок с психоделическими рисунками: единственное яркое пятно в захламленном, мрачном помещении.

Здесь не было ни музыки, ни танцев, ни хотя бы отдаленно привлекательного парня, чтобы отвлечь Морин от ее добычи. Единственной надеждой Роберта было так накачать ее наркотиками, чтобы она забыла о нем. План был хорош, если бы не одна крошечная деталь: чтобы обеспечить Морин кайф, ему самому приходилось чего-нибудь наглотаться. Но он «поплыл» после первого косячка. А вот Морин, похоже, ничего не брало. Конституция, как у вола, вернее, у целой упряжки волов. Девчонка горстями жрала экстези и вбирала в себя кокаин с видом свиньи, роющейся в поисках трюфелей. И наркотики ничуть не пригасили ее пыл.

– Плохая таблетка, значит? Сейчас посмотрим. Ляг и закрой глаза.

Слишком сбитый с толку, чтобы сопротивляться, Роберт сделал, как она велела. И тут же ощутил теплый влажный язык между бедер. Очевидно, она посчитала его вялый пенис вызовом лично себе.

Господи, если бы он только мог подняться!

Когда занавеску отдернули и в комнату ворвались мужчины, Робби сначала не ощутил ничего, кроме облегчения.

Второй реакцией была паника.

– Полиция!

На плечо Робби опустилась грубая мужская рука.

– Вечеринка окончена, детки. К стене, и руки на голову! Быстро!

Мысли Робби лихорадочно метались. Недаром он столько воскресных вечеров провел перед телевизором, когда по седьмому каналу шла очередная серия «Ти-Джей Хукера», чтобы понять: это облава полицейского отдела по борьбе с наркотиками. Его смятые штаны валялись в изножье кровати. В заднем кармане лежали три таблетки экстези: подарок Джанни Сперотто потенциальному клиенту.

Положительная сторона: он несовершеннолетний. Самое худшее, что с ним может случиться, – привод в полицию.

Отрицательная сторона: его могут привести в полицию и отправить в исправительное заведение!

Несмотря на браваду в отцовском офисе, Роберт Темплтон сжался при мысли о тюрьме. Для него это хуже самоубийства. Смерть означает покой. И встречу с матерью. Но тюрьма… даже для малолетних преступников? Он слишком смазлив. Его сожрут заживо еще до того, как обнаружат, что он Блэкуэлл и один из самых богатых в стране парней.

Полуголый, распростертый на стене, он пытался сосредоточиться. Но это было нелегко, тем более что Морин ругалась и вопила, как баньши[11].

– Вы, жопы, коснитесь меня хоть пальцем, и, клянусь Богом, мой па лично отрежет вам яйца!

– Советую, солнышко, не угрожать нам при исполнении! – рассмеялся капитан.

– Классная задница! – добавил лейтенант. – Может, расставишь ноги пошире?

Робби лихорадочно соображал, что делать. Есть у него в джинсах удостоверение личности? Как доказать, кто он? Господи, до чего трудно думать, когда ты под кайфом?

Но в этот момент Морин развернулась и, не говоря ни слова, врезала кулаком в лицо лейтенанту. Стекляшка дешевого кольца прошла через его глазное яблоко, как нож сквозь масло.

– Сука ты этакая! Ты ослепила меня!

В разразившейся суматохе Робби схватился за подвернувшийся шанс и, подбежав к открытому окну, нырнул туда головой вперед.

Порыв холодного ветра хлестнул его по ногам. Только сейчас он вспомнил, что оставил джинсы на кровати. А когда открыл глаза, вспомнил кое-что еще.

Спальня Джанни Сперотто находилась на шестом этаже.

Падение, казалось, длилось вечно. Время растянулось, как в замедленной киносъемке. Робби отчетливо сознавал, что сейчас умрет.

При этой мысли он улыбнулся, потому что представлял этот момент тысячи раз. Гадал, будет ли бояться, когда время придет? Но теперь, когда смерть была совсем рядом, он испытывал глубочайшее удовлетворение. Почти радость.

Земля неторопливо поднялась, чтобы встретить его. Зеленая и серая в лунном свете.

Потом все померкло.

– Пижон! Эй, пижон! Ты меня слышишь?

Робби лежал в густой траве на речном берегу. Он в Южной Африке? В зарослях около Бергерсдорпа, маленького трансваальского городка, куда ма часто привозила его в детстве. Когда-то городок звался Клипдрифт и был тем самым местом, где Джейми Макгрегор заработал свое первое состояние. Родина «Крюгер-Брент», место, где все начиналось. Ветер шумел в акациях. Над Робби склонилось лицо матери – самое прекрасное в мире зрелище. Ее губы шевелились. Она пыталась что-то сказать. Но голос звучал странно. Незнакомо.

– Повезло тебе, сукин сын! Ты мог разбиться насмерть!