— Только что услышал, что мое место в фургоне досталось тебе, — приветливо произнес он. — Поздравляю, дорогой друг. Хорошая перемена для тебя. И вполне заслуженная.

— Спасибо. Это очень любезно с твоей стороны, Курт.

— Вовсе нет. Говорят, ты далеко пойдешь, Гюнтер. В два счета станешь комиссаром. А у меня слишком длинный язык, так что, наверное, даже хорошо, что место досталось другому. По правде говоря, два еврея в одной машине — ровно на одного еврея больше, чем нужно. А вот ты понимаешь, когда сто`ит держать язык за зубами, парень. В этом секрет здешнего продвижения по службе. Знать, когда держать рот на замке. И когда забывать о политике. К тому же в полиции и так слишком много чертовых адвокатов. Среди комиссаров их полно. Ты — та самая новая кровь, в которой нуждается это место.

Райхенбах был невысоким, бородатым и с легкой улыбкой. Почти в любую погоду он ходил в тонком плаще из черной кожи и носил при себе толстую трость. Поскольку с ногами у него было все в порядке, справедливо полагали, что трость заменяла ему дубинку.

Для детектива Райхенбах выглядел щеголем. За ленту его котелка было воткнуто перо, на узле зеленого галстука красовалась золотая булавка, а рот редко покидал обожаемый янтарный мундштук для сигар. Даже будучи пустым. Но сегодня в него была вставлена сладко пахнущая «Доминиканская Аврора». Я точно знал марку, поскольку, пока мы разговаривали, Райхенбах великодушно засунул одну из сигар в нагрудный карман моего пиджака.

— Кстати, вот кое-что для тебя. Отличный способ отпраздновать твое повышение и показать, что я не в обиде. Мне их присылают из специального магазинчика в Амстердаме.

— Спасибо, Курт. Они, должно быть, дорогие.

— Конечно дорогие. Но ведь в курении дешевых сигарет нет никакого смысла, правда?

Я почти не сомневался, что он намекал на Бернхарда Вайса. Однако Райхенбах не стал развивать эту тему, и я пропустил его слова мимо ушей.

— Моя жена работает медсестрой и не одобряет курение, но где была бы Крипо[18] без табака? Вот что я скажу. Быть детективом непросто и без отказа от того, что подстегивает старую серую машинку. — Он постучал пальцем по голове и ухмыльнулся. — Полагаю, если я когда-нибудь перестану думать, то, наверное, завяжу. А до тех пор продолжу дымить. Наперекор жене.

Я провел сигарой под носом, с благодарностью смакуя ее запах и тихо гадая, откуда у него деньги на подобную роскошь. Я был совершенно уверен, что видел его кожаный плащ в витрине «Пик энд Клоппенбург», где тот стоил больше тысячи рейхсмарок. По слухам, Райхенбах подрабатывал на стороне ростовщиком. С другой стороны, это могло быть обычным антисемитизмом — мне-то он никогда не предлагал взаймы. Но детективам в прусской полиции и в самом деле не особенно щедро платили: что правда, то правда.

— Кстати, Гюнтер, ты можешь оказать мне услугу, если пожелаешь.

— Конечно. Если смогу.

— У меня есть подруга, которая занимается кино. Теа фон Харбоу. Она сценаристка и жена Фрица Ланга, кинорежиссера. — Курт сделал паузу. — Я так понимаю, ты слышал о Фрице Ланге.

— Да, слышал.

— Теа пишет сценарии к его фильмам и сейчас собирает материалы для нового, про насильника-убийцу. Ей бы очень хотелось поговорить с кем-нибудь из знаменитой берлинской Комиссии по расследованию убийств.

— Послушай, я же только приступил. Не уверен, что могу рассказать ей то, чего не смог бы ты. Ты ведь и сам работал на Комиссию.

— Верно, но я-то не постоянный сотрудник. И сейчас не расследую дел об убийстве. Это важное отличие. По крайней мере для нее. К тому же она амбициозно рассчитывает пообщаться с самим Большим Буддой, а мы с Геннатом на ножах, что теперь очевидно для всех. Мне он, разумеется, откажет, спроси я о Тее фон Харбоу. Геннат считает меня головорезом. Что ж, вероятно, так оно и есть. Я стараюсь как можно лучше исполнять свои обязанности, но иногда немного увлекаюсь, особенно когда дело касается нацистов. В любом случае, тут я Тее не помощник, вот и надеялся, что ты с ней поговоришь. Послушай, ее на самом деле заботит только одно — чтобы тот, с кем она встретится, был постоянным сотрудником Комиссии. Полагаю, это важно для ее супруга. Судя по всему, это очень привередливый тип.

— Конечно, я встречусь с ней. Если Геннат даст разрешение.

— Уверен, он разрешит. Если ты попросишь. Геннат любит кино. Почти так же сильно, как красивых женщин. А раз теперь ты его любимчик, он ни в чем тебе не откажет. Особенно если меня не обманули и тебя уже можно поздравить с первым арестом.

— Так и есть. Но там ничего особенного. Парня взяли практически с поличным.

— Уверен, ты просто скромничаешь. Что весьма похвально. Вайс любит толику скромности в своих детективах. И ненавидит, когда кто-то затмевает его любимый отдел. Он терпит славу Большого Будды лишь потому, что самому Эрнсту Геннату на нее плевать. Заметно даже по тому, как он одевается. Геннат ни для кого не представляет опасности. Эти его костюмы выглядят так, словно их кроили ножом для сыра.

— В общем, скромность мне больше к лицу. Я неубедительно выгляжу, когда командую людьми.

— Ну, в любом случае поздравляю. Даже простой арест может утечь сквозь пальцы, Гюнтер. Запомни это. И убедись, что не пренебрег бумажной работой. Вайс — прежде всего юрист, а юристы любят отчеты.

— Я как раз поднимался, чтобы закончить свой.

— Молодец. Итак, вот визитка Теи… — Он понюхал карточку, прежде чем передать: — Ммм. Надушенная. В любом случае, можешь сам ей позвонить. Она довольно привлекательная. Для тебя, наверное, слегка старовата. Но все же интересная женщина.

— Значит, ты с ней уже встречался?

— О да!

— Здесь?

— Нет. Хотя ей очень хотелось осмотреть Комиссию. Но тогда я не осмеливался привести ее сюда, чтобы не уменьшить шансы получить место Линднера. Нет, я сводил ее в Музей полиции, в зал Ханно, затем в Институт сексуальных наук Хиршфельда в Ден-Зелтене, просто чтобы придать моим историям, так сказать, дополнительный колорит. В институте, в основном, фотографии извращенцев и японские фаллоимитаторы, но она, кажется, нашла это довольно интересным. Особенно фаллоимитаторы. По крайней мере ты, наверное, сможешь отлично поужинать. Меня она возила к Хорчеру.

Я сунул визитную карточку в карман и кивнул:

— Пообещал сделать, значит, сделаю. Как всякий мужчина, я люблю бесплатные ужины.

— Хорошо, хорошо. — Райхенбах приподнял шляпу и начал спускаться по лестнице, размахивая тростью и попыхивая сигарой. — Хотя я не могу всего этого понять. Фильм о мужчине, который убивает берлинских шлюх? Кому до такого есть дело? — Он рассмеялся. — Здесь точно никому. С тем же успехом подобное кино можно снимать в Рейхстаге. Иногда думаю, что мне следовало стать не полицейским, а продюсером.