Томас, в свою очередь, представлял себе Сантоса как доброго и мягкого, пусть немного провинциального, человека с длинными усищами, который не так давно благодаря бурному развитию каучукового рынка заработал несметные деньги и теперь тратит их на благое дело.

Они всегда обедали в четыре часа дня, и повар, на своем каркающем португальском, постоянно выражал недовольство тем, что ради их обеда ему приходится работать в самую жару. Блюда неизменно готовились из говядины — похоже, для них это был единственно доступный сорт мяса, хотя Томас собственными глазами видел куриц и свиней, бродивших по улицам среди разбитых изгородей. Каждый обед завершался бананами и апельсинами, которыми их снабжали бесперебойно, и Томас часто отправлялся в лес, захватив с собой фрукты — два или три плода вполне помещались в его сумке со снаряжением. Он обнаружил, что если почерневший банан помять как следует и оставить на бревне, то приятный запах привлекает к себе летающих в вышине бабочек, на которых он прежде мог смотреть только снизу вверх.

Вечерами они разбирали свои коллекции, вели записи; часто после того, как последний послеполуденный ливень — а они бывали почти ежедневно — затихал, они получали официальные приглашения отобедать с другими британцами, жившими в Белеме, — в основном это были торговцы, но британское консульство тоже как-то устроило официальный обед в их честь. Они вошли в город по длинной улице, обсаженной бомбаксовыми деревьями, с которых свисали круглые красные цветы, похожие на рождественские шары. Многие из больших зданий обрушились и пришли в негодность; с крашеных стен осыпалась штукатурка, на земле валялась упавшая с крыш красная черепица. Город словно хранил следы былого великолепия. На консульском приеме Томас выпил слишком много вина, и Эрни пришлось тащить его домой и укладывать в постель. У него остались смутные воспоминания о том, как они шли назад по песчаным улицам Белема мимо низких, без окон, домов, рядом с которыми сидели люди. О том, как эти люди отпускали шутки и смеялись им вслед. Он проснулся на другой день с тяжелой головой. К своему ужасу, он обнаружил себя облеванным, но хуже всего было то, что Эрни, лежавший в своем гамаке, жаловался на запах.

Их маленький дом стал постепенно напоминать музей. Чучела птиц, изготовленные Эрни, теснились наверху книжных полок; другие лежали аккуратными рядами в коробках, привезенных им с собой, — с подобранными лапками, а сами тельца в благостных позах, словно приготовились нырять. Хотя Джордж хранил большинство своих малых образцов в банках с формальдегидом, он тоже сделал несколько чучел — игуан и ящериц, впрочем, неумело. Он набил их так туго, что они выглядели жирнее, чем должны быть на самом деле, а все их морщинки сгладились, как если бы у старухи была кожа младенца. Эрни предлагал ему свою помощь, но он не принял ее и вообще переключил все свое внимание на жуков.

Однажды Томас проснулся утром и обнаружил, что его первая партия бабочек вся густо покрыта муравьями и от пойманных им насекомых мало что осталось. У остальных к этому времени уже возникли проблемы с крысами и мышами, так что была установлена сложная система ловушек, не без помощи Джорджа, который сообщил, что в юности ему не раз приходилось терять образцы.

Они подвесили к балкам клетки и пропитали веревки, прикрепленные к клеткам, горьким растительным маслом, чтобы отпугивать муравьев. Это не останавливало мышей, которые могли бегать по веревкам и хватать все, что находилось в клетках, и поэтому посередине веревки они вешали перевернутые вверх дном миски. Это не позволяло крысам и мышам бегать, как им заблагорассудится, и грызунам ничего не оставалось, как поворачивать назад.

Иногда они выносили столы наружу и работали в дружелюбном молчании, насаживая на булавки насекомых или делая тщательные зарисовки собранных образцов в свои журналы. Сад был полон благоухающих цветов; колибри порхали над ними, как толстые шмели; темноволосые девушки с золотыми серьгами в ушах собирали цветы по ту сторону дороги и приветственно махали чужеземцам. Джордж, по-прежнему строго упакованный в жилет и куртку, тогда как остальные мужчины уже давно разоблачились до простых фланелевых рубашек, поворачивался спиной к проходящим мимо женщинам, но Эрни был тут как тут — улыбался и подмигивал. Даже Джон, в те редкие дни, когда присоединялся ко всем, бывало, выкрикивал пару слов приветствия на португальском языке. Томас просто наблюдал за происходящим, чувствуя, как жар от кофе растекается по телу, а дым сигареты щекочет лицо. В такие дни он не представлял себе, как можно покинуть Белем.

Однажды вечером их застиг обычный для этих мест дождь, который лил сплошной стеной. Они укрылись под ветвями невысокого дерева у края широкой выгоревшей от пожара полосы; уцелевшие обуглившиеся стволы деревьев торчали, как обглоданные кости, среди бурого пейзажа. Большие мутные лужи лежали на земле темными пятнами. Томасу оставалось только стоять и смотреть сквозь потоки дождя и надеяться, что вся эта скрытая от посторонних глаз жизнь спаслась от огня, но как раз в ту минуту, когда дождь стал стихать, он увидел маленькую истерзанную красную бабочку, медленно кружившую на поверхности черной воды.

Белем, 15 ноября 1903 года

«Я не записывал в журнал уже несколько дней. Между сбором, обработкой и документированием материалов совсем не остается времени, чтобы делать записи, тем более писать письма. Бедняжка Софи, должно быть, с нетерпением ждет от меня новостей, но, кроме описания моих находок, которые, боюсь, уже наскучили ей, мне больше не о чем рассказывать. Я поведал ей о боа-констрикторе, но о позорном случае, когда перепил вина, умолчал. Вести журнал надо обязательно, я это знаю, ведь великие исследователи и ученые постоянно вели подробные записи не только о своих наградах и премиях, но и о личном опыте пребывания на Амазонке, не так ли? Возможно, когда-нибудь и мои записи опубликуют. Отредактированные, конечно. Возможно, меня тоже будут считать пионером естествознания. Хотя нет. Я не должен говорить „возможно“.Я обязательно буду великим исследователем. Я просто обязан сделать себе имя в этой экспедиции, иначе буду обречен на ничтожную жизнь, с единственной радостью — куском ростбифа по воскресеньям. Но я не глупец. Я знаю, мне не хватает научных знаний. И я обязательно компенсирую этот недостаток тем, что привезу домой великолепную Papilio sophia.Мы находимся здесь уже почти четыре недели. Я мог бы запросто прожить здесь и целый год — в окрестностях Белема водится около 700 различных видов бабочек, по сравнению со всего лишь 66 во всей Англии! Я приблизительно подсчитал, что поймал и занес в документы пока только половину всех видов. Мне стало больше везти в ловле чешуекрылых, летающих на большой высоте, — один местный мальчишка, который крутится рядом и помогает нам, показал, как, используя ярко-голубую тряпицу, привлечь внимание самца голубой морфиды (но не самки, что странно). Я расправил лоскуток, подвесил на растение, и бабочка слетела вниз, чтобы обследовать его, а я тем временем подкрался из своего укрытия и — voila! Она моя. Руки у меня дрожали — я так давно ждал этого момента, так разволновался при виде драгоценной бабочки совсем близко. А еще я соорудил сачок с длинной ручкой, но таскать его с собой оказалось страшно неудобно. Длина его ручки около 20 футов, и когда я хожу с ним через лес, обязательно натыкаюсь на что-нибудь и получаю ссадины и синяки. И пользоваться им тяжело — не очень-то замахнешься, впрочем, таким способом я умудрился поймать парочку медлительных самок голубой морфиды. Но по сравнению с самцами они такие невзрачные. Вместо переливчатого голубого цвета — насыщенный коричневый. Сама по себе самка этого вида вполне привлекательна, но, имея такого великолепного самца рядом, она не может не чувствовать себя убого одетой женой красавца-щеголя, я в этом уверен. В первое время я думал — мне никогда не поймать ни одной из этих недоступных особей. Но теперь, когда у меня это получилось, я понимаю, что все в моих руках. Абсолютно все! Джон страстно желает двигаться дальше. Вчера вечером он озвучил то, что каждый из нас таил в глубине души: Белем — это не тропический лес Амазонии. Мы находимся слишком близко от цивилизованного мира. Моим уединенным прогулкам по джунглям часто мешает незримое, но повсеместное присутствие человека — будь то громкие голоса соседей, спорящих о чем-то, или грабительское опустошение прекрасного леса для нужд растущего города. Тем временем Джон, нашедший одних только пальм более 20 видов, каждая с отдельным местным названием, часто останавливается как вкопанный и смотрит в сторону северо-запада, словно слышит чей-то зов из глубины леса. Хоть я и не уверен, что в верхнем течении реки водятся в таком уж изобилии чешуекрылые, но точно знаю — мою гигантскую бабочку видели в окрестностях Манауса, не ниже. Поэтому можно себе представить, как мне тоже не терпится двигаться вперед. Эрни также недоволен, он считает, что наиболее экзотические птицы не селятся в непосредственной близости от города, хотя сам он научился их находить. В первое время после прибытия он ловил только тех птиц, что помельче и попроще. А теперь приносит редких попугаев, туканов и ара. У него формируется неплохая коллекция. Мы подготовили первую партию груза для отправки мистеру Райдвелу — по последним подсчетам, у нас набралось 323 вида чешуекрылых (в основном бабочек — я признался, что мотыльки меня мало интересуют, и Джордж большей частью собирал их сам), 400 с лишним — жуков, 32 чучела птиц, несколько ящериц и змей и девять ящиков с растениями и несметным количеством семян. В планах Эрни взять с собой живых птиц в конце путешествия. Он хочет сам доставить их в Англию: в этом случае ему удастся разместить их в различные зоопарки, с которыми он поддерживает официальные отношения. Никто из нас не стал собирать многочисленных крупных пауков, которые здесь повсюду. Есть тут одна тварь — жуткая и волосатая, называется паук-птицеед, их несколько видов. Паук этот плетет толстую сеть между двумя деревьями и ловит в нее маленьких птиц. Никогда прежде мне не доводилось видеть такую картину — мертвый зяблик, покрытый чем-то вроде ядовитой слизи, а рядом бьется еще один, пытается высвободиться. Так хотелось ему помочь, но всем известно — мы не можем вмешиваться в жизнь природы просто так; кроме того, кто знает, в каком состоянии будет эта птичка, даже если ее освободить? Когда я вижу этих тварей, мне поневоле становится дурно, и если такая встреча состоялась, мне потом бывает очень трудно ночью уснуть. Я привык смазывать веревки гамака тем же маслом, что мы используем для отпугивания муравьев. О своем страхе (понимаю, что абсурдном) я никому не рассказывал, но подозреваю, что остальные чувствуют то же самое, иначе почему никто из них не поймал ни одного паука? Когда днем к нам пришел Антонио, заниматься португальским языком, мы рассказали ему о нашем желании двигаться в глубь Амазонии. Он согласился, что настала пора и мы уже можем встретиться с нашим покровителем. На следующей неделе мы отправляемся в Сантарем, где все наконец-то познакомятся с мистером Сантосом, который живет в Манаусе, а потом мы обязательно двинемся дальше, в малоизученные места в глубине материка, которых даже нет на карте. Мы бы и раньше познакомились с мистером Сантосом, но, по словам Антонио, дома его задержали неприятности, связанные с местными сборщиками каучука. Чует мое сердце, это только вопрос времени — и моя прекрасная бабочка явится ко мне. Я обязательно буду держать ее в своих руках — со всей нежностью и любовью. Она откроет мне дорогу к славе, но самое главное — она будет мне принадлежать».