Ларец заиграл, тут же закашлял, подавившись простенькой песней, и замолк.

Вдруг дверь приоткрылась, в щель просунул голову Ежи.

– Милош, мне надо с тобой поговорить.

Чародей подскочил на ноги.

– Ежи, – выдавил он хрипло и проговорил чуть раздражённо: – Слушай, давай попозже.

Руки у Дары дрожали.

– Я пойду. – Голос сделался ей не послушен.

Дара не увидела лица Милоша, чтобы понять, жалел ли он об её уходе или нет. Трусливо она выскочила из комнаты и после весь вечер злилась на себя за побег. Она показала Милошу свою слабость, призналась, что была бессильна против него, против его обаяния и ласки.

И это после всего, что между ними случилось.

Потерянная, разбитая, Дара вернулась на кухню. В большой печи, что грела своим теплом и кормила всех в доме, потух огонь. От одного простого заклятия.

Рдзения, Совин

Месяц листопад

Город был пустым, серым. Каменные стены нависали над узкими улочками, днём по мостовой текли помои и талая вода, а к закату всё это замерзало, и прохожие падали на льду, ломая руки и ноги. Последнему были очень рады местные лекари, которых в Совине жило немало: почти все они приехали с Благословенных островов после Хмельной ночи, когда чародеев не стало и возрос спрос на обычных целителей. Целители в основном жили на улице Подмастерьев, там лавочек, в которых продавали мази и порошки, было так много, что с улицы шёл резкий запах трав, серы и почему-то коровьего навоза. Речной пронизывающий ветер разносил во все стороны смрад. В Златоборске пахло не лучше: так же скотиной, потом, железом, мясом, гарью, хлебом, навозом и борщом. Но тот город казался живым, и запахи его пусть резали нос, но тоже были живыми, яркими, наполненными цветами и звуками.

Совин давно умер.

Покрытый снегом и льдом, в нахлобученной сверху шапке серых облаков, наводнённый людьми, кутавшимися в тёплые одежды, он всегда был многолюден. Но никого, кроме людей, в столице не было. Не сверкали золотыми светлячками сердца навьих духов, не перешёптывались ветра между собой, не щебетали воды.

Столица была величественной и пугающей. Она взирала сверху, с самих макушек замковых башен, на огромное своё раскинувшееся по берегу Модры тело, и Дара боялась поднять глаза к замку, боялась встретиться взглядом с чудищем, что возвышалось над ней. Город прогнал всех тварей Нави и сам обратился в огромное каменное чудище, и чем дальше забредала Дара по его улочкам, тем плотнее Совин сжимал когти вокруг, точно норовил раздавить, зажать между домами.

Когда-то это казалось Даре невиданной роскошью: построить целый город из камня. Теперь это пугало: в Совине она будто оглохла. Вода, земля, небо – всё вокруг молчало, всё вокруг было неживым и сливалось в одно пятно.

Несколько седмиц Вороны не давали о себе знать, но минувшим вечером Дара нашла бересту на кухонном столе. Красивым почерком были написаны всего два предложения:

«Дом троутосца Михала на Кривой улице. Завтра утром». Потеряться в большом городе оказалось в разы легче, чем в самом глухом буреломе. Даре пришлось не раз и не два спрашивать дорогу у прохожих. Горожане, заслышав её ратиславский говор, смотрели с презрением, отвечали неохотно, как от настырной собаки отмахивались.

– Грёбаные ратиславцы. – Один старик плюнул ей под ноги. – Ничего тебе не скажу, курва. Убирайся лучше из Совина!

Дара сжала пальцы, с трудом сдерживая рвущиеся наружу чары. Она не должна колдовать. Ей придётся быть осторожной, терпеть оскорбления и унижения. Ещё наступит её время. Она придумает, как защитить себя и сестру от Охотников, от Хозяина леса, от любого, кто теперь имел над ней власть. Но пока что она должна была терпеть.

В итоге её провёл мальчишка лет десяти.

– Тата говорит, что все ратиславцы ерикотики.

– Котики? – Дара удивлённо вскинула брови.

– Не, ерикотики. – Мальчишка посмотрел на неё как на дуру. – Это плохо. Ну, вы не любите Создателя, и за это вас надо сжечь. Это называется ерикотики.

Дара споткнулась и наступила в лужу, брызги полетели в разные стороны.

– Сжечь? Нас?! – Она отряхнула подол и сложила руки на груди, скорчив сердитую мину. – Зачем ты тогда мне помогаешь, если я ерикотик?

Мальчишка поковырял пальцем в носу, разглядывая Дару, съел козявку, обсосав грязный палец, и что-то решил для себя.

– Не, ты вроде ничего, не похожа на ерикотика, больше на троутоску.

– А ты их много видел?

– Видимо, побольше твоего, – важно вздёрнув нос к небу, заявил мальчишка и пошёл дальше. – Вот, это дом троутосца, только ты с ним осторожней…

Они остановились у старого высокого здания, серого, будто бы безжизненного. Печная труба покосилась, ставни были крепко закрыты на всех окнах, а тропинка к крыльцу заметена снегом. Никто, кажется, давно не выходил из дома на улицу – снегопад прошёл два дня назад.

– Почему нужно быть осторожней?

– Ну, – мальчика хлюпнул носом, – он вредный, гоняет всех мальчишек и бьёт клюкой. А ещё мама говорит, что он пропил даже собственную душу.

Поведя бровью, Дара сделала шаг к дому Михала. Что ж, вряд ли бы честный человек связался с Воронами. Другое дело – отчаявшийся пропойца.

– Спасибо. – Она посмотрела через плечо на мальчишку.

– Ага. – Он снова хлюпнул носом. – Бывай, не ерикотик.

Дождавшись, чтобы мальчишка ушёл, Дара подошла к двери, постучала, и из груди невольно вырвался глубокий вздох. Зачем она это делала? Какая из неё знатная барышня? Какая из неё супруга принца? Она всего лишь девчонка с мельницы.

Из-за двери послышались шаркающие шаги.

– Кто?

Как она могла представиться? Посланницей оборотней? Ученицей королевского целителя?

– Дарина, – глухо произнесла девушка.

Дверь распахнул небритый черноволосый мужчина, оглядел Дару с головы до ног.

– От этих? – на неё дохнуло перегаром.

– От Чернавы, – кивнула она. Мышцы свело. Почему она так переживала? Почему так отчаянно не желала переступать порог? Точно вся её суть сопротивлялась новой игре, новой лжи, на этот раз слишком опасной. Она никогда ещё не шла против государей. Она убегала от них.

– Заходи.

Порог остался за спиной, дверь закрылась с громким хлопком.

Михал, громко шаркая, ступал за Дарой, и она с трудом сдерживалась, чтобы не обернуться.

Огонь в большом, чёрном от копоти камине не горел. В доме было не многим теплее, чем на улице. Ветер задувал по углам. Сквозь щели в ставнях проглядывал дневной свет, и видно было, как пыль взлетала в воздух от каждого движения.

На деревянном кресле громоздилась куча тряпья. Она зашевелилась, как только Дара подошла ближе. Чёрные глаза выглянули из-под шерстяного одеяла.