Я на себе испытал обаяние этого человека. Я верил ему, любил его и был безгранично ему предан. В любую минуту я готов был отдать жизнь за него. Меня же никто на это не агитировал. Он для меня олицетворял и партию, и народ.

Он пользовался любовью, уважением и огромным авторитетом не только в своей стране, но и во всем мире. Легко обвинить человека, когда он мертв и не может ни оправдаться, ни защититься. Почему же при жизни никто не решился указать ему на его ошибки? Что же мешало? Страх? Или не было этих ошибок, на которые надо было указывать? Уж на что был грозен царь Иван, а находились люди, которые, не боясь смерти, указывали ему на его ошибки. Или перевелись на Руси смелые люди? Нет, война показала, что Сусанины не перевелись на Русской земле. Молодежь, ничего в жизни еще не успевшая испытать, не задумываясь отдавала жизнь за Родину, закрывая своей грудью вражеские дзоты.

Так в чем же дело?

Долгое время все молчали и никто не решался опровергнуть хотя бы одно обвинение, выдвинутое против умершего. И только спустя тринадцать лет начали появляться робкие попытки оправдания. Критикуя руководство Сталина, утверждали, что он руководил военными действиями по глобусу.

Адмирал Кузнецов Н. Г. в своей книге «Накануне» (1966) решился опровергнуть это утверждение: «Совершенно неверно злобное утверждение, будто бы он по глобусу оценивал обстановку и принимал решения.

Я мог бы привести много примеров, как Сталин, уточняя с военачальниками положение на фронтах, знал, когда нужно, вплоть до положения каждого полка». В газете «Красная звезда» от 30 мая 1967 года в статье «Мемуарист и история» генерал-майор Жилин и полковник Макаров написали: «Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин, проявляя большую твердость, руководил военными действиями в целом правильно и имел немало заслуг в этой области».

Эти робкие попытки послужили началом благородного дела реабилитации вождя. Я не теряю веры в то, что правда восторжествует.

От автора

Недалеко от метро «Белорусская» в небольшой двухкомнатной квартирке живет Надежда Николаевна Власик-Михайлова — дочь Николая Сидоровича (или Сергеевича, как было записано в паспорте) Власика. Я загорелся большим желанием непременно встретиться с ней и записать ее непредвзятые детские и семейно-бытовые воспоминания об отце. Наша встреча состоялась у нее дома. Это был неторопливый и душевный разговор о прошлом и самом дорогом в ее жизни. А начался он, по обыкновению, с ее детства и юности, с первых впечатлений ребенка, пришедшего в наш жестокий и несовершенный мир.

— Жизнь моя началась в Белоруссии, в той же деревне, где родился Николай Сергеевич Власик— мой родной дядюшка, а не кровный отец. Я появилась на свет первого августа 1935 года пятым ребенком в семье Ольги Власик, родной сестры Николая Сергеевича, которая была младше его всего на два-три года. И когда в декабре тридцать девятого он приехал к нам со своей женой в деревню, то взял меня и навсегда увез в Москву. Так что с сорокового года я — москвичка.

— Как я понимаю, он удочерил вас?

— Да. Но не сразу. Сначала он просто взял меня в Москву подкормить, потому что мы жили очень бедно, нас было пятеро полуголодных детей. Это было в год присоединения Западной Белоруссии. Николай Сергеевич нам все время помогал, и, когда у него появилась возможность, он приехал и увидел меня, самую маленькую и худенькую в семье. Ведь мне тогда было всего четыре года. А поскольку своих детей у него не было, хотя он и был женат уже третьим браком, то как-то очень быстро привык ко мне и попросил разрешения у моих родителей удочерить меня. Они согласились, и он записал меня на свою фамилию и свое отчество. Так у меня стало две мамы и два папы. Это было в сороковом.

— Наверное, в том, что Николай Сергеевич решился на такой ответственный шаг, была немаловажная заслуга вашей новой мамы? Расскажите, пожалуйста, кто она, какой она была в жизни, будучи супругой такого большого человека?

— Ну, прежде всего, она была очень красивой женщиной. На тринадцать лет моложе его и, как я уже говорила, была его третьей женой. Познакомились они в тридцать первом, а поженились в тридцать втором. У них как-то интересно все получилось. Это был ее второй брак, потому что когда она познакомилась с отцом, она уже была замужем за одним инженером. Он ее очень любил, и у них было все хорошо. Но потом он уехал на Шпицберген в командировку. А когда через год вернулся, она уже была замужем за моим отцом. И она никогда в своей жизни об этом не жалела. Когда она встретила отца, она безумно влюбилась в него. У них был такой роман, такая любовь! А с разводом раньше просто было. Да и отец тогда работал в Кремле, был комиссаром, поэтому ему не составило никакого труда послать куда-то документы, и маму с первым мужем развели без звука.

— Как бы сейчас сказали, использовал служебное положение…

— Да, — улыбнулась Надежда Николаевна, — но это было слишком серьезно, что подтвердила вся последующая их совместная жизнь и любовь до гроба. Так что это был судьбоносный момент их жизни. А мама была шестым ребенком в семье коммерсанта, и воспитала ее родная тетя. После семнадцатого года ее отец уже был старым больным человеком, и его не тронули. Мама была весьма незаурядным человеком — окончила курсы стенографии и английского языка, которым владела в совершенстве (у нее даже диплом был), но, к сожалению, в жизни это ей так и не пригодилось, и она была просто очень хорошей домашней хозяйкой.

— Вы знаете, то что ей диктовал отец перед смертью, записано на очень хорошем литературном уровне, добротно, качественно и весьма грамотно, что говорит и о ее незаурядном литературном даровании.

— Дело в том, что она всегда очень много читала и многими вещами интересовалась. Даже уже будучи в пожилом возрасте, после смерти отца, она вдруг решила изучать испанский язык, хотя уже и знала несколько иностранных языков. Но при этом она была не только интеллигентной и образованной женщиной, но и потрясающей домашней хозяйкой, горячо любившей своего мужа. А ведь отец у нас был очень взрывной и даже оригинальный в этом плане человек. Ему могло прийти в голову после работы и встречи с друзьями приехать вместе с ними к нам в дом среди ночи. И мама в любое время суток всегда была наготове, всегда одета, всегда причесана, всегда встречала с улыбкой и мигом накрывала на стол. И все у нее всегда было, и все было прекрасно. А нередко он ее брал с собой в Кремль на приемы, на банкеты, на всякие торжественные заседания…

К примеру, они были вдвоем на вечере, посвященном семидесятилетию Сталина, и она очень достойно рядом с отцом смотрелась. Достойно, так сказать, даме высшего света.

— А каким вы помните отца в свои детские годы?

— С четырех до шести лет я его мало помню. У меня сохранились только фотографии…

— Можно взглянуть?

— Пожалуйста. Вот эта фотография сорокового года. Мы с отцом на майском параде. А это моя родная семья. Мама — Ольга Сергеевна, старший брат отца — Фома, тети мои — Данута и Марцела. Мы же жили в Западной Белоруссии, рядом с Польшей, отсюда и польские имена. А вот это фото пятьдесят седьмого года, когда папа вернулся из ссылки и читает мне нотацию…