И в той же папке в РГАСПИ – занятный документ без подписи, но зато с каким содержанием!

Что значит слово «реализован»? Остаётся только догадываться. Но, получается, Отто Дюрре – не Франц Лёшль?! Оказывается, все-таки он. И он. Читаем справку дальше:

Таким образом, даже в самом Коминтерне иной раз путались, кому каким дали попользоваться именем. Вполне вероятно, что в распоряжении Коминтерна имелся добротный швейцарский паспорт, данные которого использовались сразу несколькими людьми. Был тот паспорт потерян истинным владельцем? Был он выкраден у владельца? Умело его смастерили в секретной лаборатории в Москве, переклеивая потом фотокарточки?

На самом деле все эти версии имеют право на существование. Главное: дублирование имён было ещё какое! И всё-таки у нас есть ощущение, что большинство имён при сопоставлении данных из британских и российских архивов совпало не случайно.

Нам, конечно же, уже и самим не терпится перейти к рассказу о конкретных участниках операции «Ледоруб». Собственно, читатель, жаждущий рассказа о конкретных операциях, может смело перелистать следующие несколько страниц и перейти от предисловия к основной части книги. И всё же мы считаем, что в этом предисловии мы попросту обязаны поднять один системный вопрос. Итак, в этой книге советская разведка и Коминтерн будут постоянно идти «рука об руку». Но есть ведь и другой взгляд. А именно: мнение о том, что советская разведка и Коммунистический Интернационал – это одна рука, «рука Москвы».

Один из тех историков, которого мы неоднократно процитируем (особенно в главе, посвященной трагедии группы «Кофе»), – сам по себе человек-иллюстрация того, как всё переплелось в нынешней Европе. Барри Маклоклин – ирландец с шотландской фамилией, специализирующийся на истории… Австрии. Оценивая довоенных европейцев-коммунистов, он, с одной стороны, пишет так: «Ясно, что компартии, чьи кадры и руководство жили в изгнании в России, находились в самом трудном положении и подвергались серьезным ограничениям, но даже в отношении них можно обсуждать степень их автономии от Сталина…»[80] То есть, с одной стороны, Маклоклин считает неправильным записывать всех коммунистов в «слепые орудия». Но с другой стороны, он же задает, по сути, риторический вопрос: «Не было ли долгом доброго коммуниста выполнять разведывательные задания, которые усиливали бы СССР?»[81] На этот вопрос Маклоклин отвечает положительно, называя это «неудобным фактом»[82]. Но – фактом.

Ну, а действительно, как было на самом деле? Что предопределило в годы войны создание «симбиоза» из НКВД, РУ РККА и ИККИ?

На самом деле про это написано уж много других книг. Но мы предполагаем, что среди читателей с этой тематикой знакомы не все, по причине чего и предложим здесь краткую «выжимку» из такой литературы.

Первая книга, на которую мы сошлемся, – «Красная паутина. История разведки Коминтерна 1919–1943». В пресс-службе СВР её авторов, Иосифа Линдера и Сергея Чуркина, рекомендуют как людей разбирающихся. Их вывод однозначен: «С началом войны увеличилась потребность разведок НКВД и РККА в специалистах, имевших опыт нелегальной работы и знавших иностранные языки, нравы и обычаи европейских стран… Особенно с учетом понесенных потерь, удовлетворить потребность спецслужб СССР в квалифицированных кадрах без привлечения коминтерновцев было просто невозможно»[83].

Авторы официальной «Истории российской внешней разведки», составленной самой СВР, пишут так: «После начала Великой Отечественной войны в дачных поселках под Москвой были созданы диверсионные школы, где проходили подготовку перед заброской в тыл врага группы коминтерновцев. В обычных, ничем не примечательных деревенских избах, где жили «партизаны», как их называли всезнающие местные мальчишки, шла своя «национальная жизнь». Чехи, поляки, австрийцы, немцы имели возможность, разумеется, отдельно друг от друга в целях конспирации, разговаривать на родном языке, читать литературу и по вечерам, собравшись все вместе, напевать свои любимые мелодии и народные песни. Иногда молодые люди (а их было большинство) выходили на улицу, чтобы побросаться снежками зимой или сделать зарядку и побродить по лесной опушке под лучами весеннего солнца. Все эти «партизаны» были на учете в Коминтерне, и если НКВД требовалась помощь в плане организации спецотряда из иностранцев для подготовки к заброске в тыл фашистов, руководство советской разведки, в частности Павел Фитин, неизменно обращалось в ИККИ за такого рода содействием». Это – как раз про участников операции «Ледоруб».

Вполне однозначно читается и объяснение Треппера о том, как он расширил контакты «Красной капеллы» после нападения Гитлера на СССР: «Я устанавливаю связи с организациями [французского] Сопротивления через представителя руководства Французской компартии Мишеля»[84]. В то же время в послесловии к советскому изданию книги Треппера кандидат военных наук, капитан 1-го ранга в отставке А.И. Галаган писал: «Что касается публикаций о «Красном оркестре», появившихся на Западе, то в целом можно сказать, что они носят тенденциозный характер, преследуя при этом явную цель – дискредитировать компартии западных стран, которые в годы войны помогали всем движениям Сопротивления, советской разведке в их борьбе против общего врага – фашизма»[85].

Что было ещё до войны?

На самом деле спор этот вечный. Где Коминтерн, а где советское государство? Можно ли их считать независимыми друг от друга? Или они с самого начала так и шли – рука об руку?

Составители поистине фундаментального двухтомника «Коминтерн и Вторая мировая война» Н.С. Лебедева и М.М. Наринский категоричны: по крайней мере, в 1939–1941 гг. «руководство Коммунистического Интернационала являлось послушным инструментом Политбюро ЦК ВКП(б) и лично И. Сталина… В Коминтерне не оставалось возможностей для творческих поисков, товарищеских дискуссий»[86]. Впрочем, это – про атмосферу. А что по системе взаимоотношений?