Детей в той семье больше не было, первенец так и остался единственным. Для замковых слуг это оказалось поводом почесать языки – и кто-то обмолвился, что, мол, сын Яна Беспалого вроде как совсем слаб по мужскому делу, и будто это сделалось ясно еще в его подростковые годы, меж деревенскими парнями такое не утаить. Даже странно, отчего Беспалый решил его женить столь рано – но вот, выходит, не прогадал: хоть один внук да растет у него!

Вон оно что…

Конечно, могло не сработать, тогда этим деревенским хитрованам пришлось бы что-нибудь иное выдумывать. Но вот сработало. И не бесполезная девчонка родилась, а кто надо – наследник.

Последний раз Лютгер навещал родовое гнездо уже с орденским плащом на плечах, незадолго до того, как в Святую землю отправиться. В ту пору мальчишка уже в штанах бегал и отцу вовсю по работе помогал. Смышленый он рос и крепкий, но по-прежнему единственный. А муж Вальбурги теперь звался Яном Старшим. Бывает.

С обитателями замка тоже перемены случаются: еще недавно молодым господином звался второй сын старого фон Варена – а вот уж и третий, Лотарь… Причем второй-то жив, просто иную стезю выбрал.

Если раньше Лютгер избегал мимо этого дома проезжать, то сейчас специально выбрал случай. Мальца рассмотрел хорошо. Даже имей он прежде сомнения, утратил бы их: себя в этом возрасте, он, конечно, со стороны не видал, а вот младшего братишку Лотаря, теперь ставшего молодым господином, таким помнил хорошо. Очень похож. И лицо фон Вареново, и движения…

Ни отцу, ни брату так ничего и не рассказал. Мало ли что!

Потом, уже через годы, понял с опозданием, что отец-то, скорее всего, и сам все знал. Причем с самого начала. Не слепец же он и не глупец…

Но тот, кто уходит в Орден, с отцовскими владениями расстается навсегда. С детьми тоже, даже будь они рождены в законном браке. Впрочем, из такого брака в Орден не уходят, точнее, не принимают в Орден женатых. Четвертый пункт присяги.

Так он и не заговорил со своим сыном – ни разу в жизни. И с матерью его слова не сказал. Даже в ту ночь, на ложе соития.

Если Ян Младший жив сейчас – он совсем взрослый парень, молодой мужчина. Мог бы и сам в Орден вступить – пункт первый присяги: «Клянусь, что происхожу из благородного рыцарского рода, а отец мой был рыцарем или имел право быть им». Благородство, кажется, только по отцовской линии обязательным считается. Во всяком случае, нигде четко не сказано иное. А в ночь зачатия сына Лютгер, конечно, рыцарем еще не был, но…

Вот уж безумие. Пункт второй присяги: «Клянусь, что был рожден в законном браке». Только во сне можно о таком забыть!

Тут он и понял, что пребывает во сне. Но еще успел увидеть, как Ян стоит рядом: такого же роста, шириной плеч не хуже, лицом тоже похож. А цветом глаз – в мать.

Без кольчуги и без плаща с орденским знаком. Невозможно. И не надо. Полубратьев без рыцарского статуса принимают по упрощенной присяге, в ней таких пунктов нет – но наверняка Ян, старший и единственный наследник, не жаждет стать орденским полубратом.

Наверное, женат уже законным браком: ведь он теперь куда старше своего отца той поры, как… как тот стал отцом. Поди, и род уже несколько лет как продолжил…

Cвой род.

* * *

Ночь после боя чаще всего проводишь прямо под небом, без шатра.

Просыпаться после этого случается по-всякому. Иногда просто будит свет, пробивающийся сквозь смеженные веки, или тепло солнца, что осторожно трогает пальцами обращенное к небу лицо. Порой будит ветер. Это чаще всего скверная побудка: хотя ветер может нести запах полыни, дым костров, вкусный аромат горячей похлебки – но рядом с полем боя обычно властвуют иные запахи.

Бывает, просыпаешься от молитв и разговоров вокруг, если прочие в твоем отряде пробудились раньше тебя.

От птичьего хора – тоже бывает. Просто удивительно: без малого пустыня вокруг – а птичьё орет, как в отрочестве на охотничьих биваках посреди леса. Причем в основном то же самое птичьё – дрозды, черные и серые.

Иной раз вскакиваешь посреди ночи, по тревожному возгласу часового, его предсмертному вскрику – или придушенному хрипу, который громче любого вопля.

Лютгер фон Варен проснулся от боли – саднила раненая нога. Эта боль была ровной, как пламя свечи в безветрие, она не вгрызалась в плоть гнилостными толчками, не дергала свирепо – и оттого наполняла тело почти что радостью, знакомым ощущением легкой раны, которая вскоре уйдет, оставив на память лишь рубец.

– От сна восстав, прибегаю к Тебе, Владыко Боже, Спаситель мой. Благодарю Тебя за то, что привел меня увидеть сияние этого дня, – шепотом молился рядом Бруно. – Благослови меня и помоги мне во всякое время и во всяком моем деле. Озари светом благодати темноту души моей…

– …и души усопших по милосердию Твоему да почивают в мире, – подхватил Лютгер. – И да обновится лик земли.

– Аминь! – слитно произнесли они оба. И посмотрели друг на друга.

– Помоги сменить повязку, брат.

Братство госпиталя Приснодевы – не просто слова. Любой рыцарь Ордена должен помнить: он – госпитальер. И какие-то азы врачебного дела ему ведомы.

Бруно были ведомы даже беты. Он сноровисто размотал повязку, достал из лежащей под головой седельной сумы чистую тряпицу.

– Если хочешь, можно послать за вчерашним лекарем с его бальзамами, брат.

– А есть ли в том нужда, брат?

– На мой взгляд – никакой, брат. К чему тут бальзамы: рана чистая, сухая. Пусть дышит сквозь перевязку. Я на всякий случай rot puluer [12] еще раз посыпал.

– Благодарю, брат. А тебе самому…

– Нет, – сказал Бруно, как отрезал; все его отношение к «бальзамам неверных» было в этом ответе.

Они помолчали немного.

– Старый человек, – Лютгер словно бы счел себя обязанным заступиться за Гюндуза-оглы. – В долгом походе… Удивительно ли, что с ним лекарь, а с лекарем снадобья?

– Не удивительно. И имени своего этот старый человек, как ты мог заметить, не назвал. Только отцовское прозвание, по которому не поймешь, кто он такой.

– Не назвал, – вынужден был признать Лютгер. – Ну так ведь не мы его спасли – он нас. Да и если уж старый… племенной вождь едет невесть откуда, чтобы предложить Ордену союз против всеобщего врага… В общем, он имеет право часть своих секретов открыть только магистру.

Они продолжали говорить шепотом. Вокруг серела предрассветная муть. Постанывал во сне Мархог: ему ран не досталось, но, должно быть, страшен оказался сон юноши после вчерашней битвы.

– Магистру, – особенным голосом произнес Бруно. – Ну да, раз уж нашелся фогт, который обеспечит неведомому пришельцу аудиенцию у брата Анно…