— Идея, что люди должны жить без эксплуатации, без богатых и бедных, давать обществу по способностям, а получать от него по потребностям? — удивился Коряга. — Конечно, великая. Великая и прекрасная. Проблема в методах. И в людях, которые управляют процессами. У нас в результате ужасов гражданской войны к власти пришли жестокие, безжалостные, привыкшие полагаться только на насилие, неразборчивые в средствах вожди. Но у мирного времени иные законы — это объективный факт. В стране, которая не воюет, где нет голода, где население поголовно имеет среднее образование, а половина выпускников поступает в ВУЗы, прежние железные строгости бессмысленны, они стали анахронизмом. Нам тоже нужна своя «пражская весна». Но кто будет ее начинать, когда вы все такие брезгливые. Вот я спрошу: сколько здесь членов партии?

В комнате было, наверное, человек десять, но поднялась только одна рука — в дальнем углу.

— Ты, Аркан, не в счет, — отмахнулся Коряга. — Ты вступил в сорок пятом, в армии, у тебя выбора не было. Ни в какой партийной работе ты не участвуешь.

Марат увидел Аркана только сейчас, потому что уже давно, почти с самого начала, слушая выступавшего, почти всё время смотрел в одну сторону. У противоположной стены, в кресле сидела незнакомая девушка. Он обратил на нее внимание, потому что чиркнула спичка, и в полумраке на несколько секунд вдруг осветилось лицо и кисти рук. Лицо было совершенно прерафаэлитской тонкости и нежности, просто «Святая Лилия» Россетти, но еще красивее были руки. Такого идеального рисунка Марат никогда не видел.

Потом он всё вглядывался в густую тень, глаза привыкали к полумраку, а когда Святая Лилия затягивалась, огонек сигареты разгорался ярче, освещал узкие, твердые губы, мерцающие глаза под чуть сдвинутыми бровями.

Сзади, из коридора, появился Гривас, встал за спиной у Марата, с минуту послушал и, конечно, ввязался в разговор.

— Не знаю. По-моему, засада не в хреновых исполнителях, а в самой идее. Коммунизм — это уравниловка, все вместе, все хором, «кто там шагает правой?». А всё сколько-нибудь стоящее изобретают индивиды. Частная инициатива — вот главный двигатель прогресса. Менделеев не с коллективом товарищей периодическую таблицу открыл, и Достоевский свои романы без парткома писал.

— Писатели — дело особое, но что касается науки, то сейчас, в двадцатом веке, в одиночку ею заниматься уже невозможно — вон, у астрофизика спроси, — ответил Коряга.

Тут заговорили сразу несколько человек, и дискуссия повернула в новое русло, очень интересное, однако в этот момент Святая Лилия поднялась и направилась к выходу. Она шла прямо на Марата и, приближаясь, с каждым шагом становилась всё прекраснее. Удивительная вещь! Ему всегда нравились ухоженные, хорошо одетые, следящие за внешностью женщины — одним словом, принцессы. У этой же были небрежно подхваченные резинкой волосы, косметики ноль, одета с необычной для гривасовской компании простотой: тенниска, пятирублевые «техасы», советские полукеды. И все равно принцесса — несомненная и безусловная.

Вот она оказалась совсем рядом. Посмотрела мимо Марата, на Гриваса. Тот, подкинув тему для спора, с удовольствием прислушивался к шумному разговору.

«Что она скажет? Какой у нее голос?» — подумал Марат.

— Где тут у вас уборная? — спросила принцесса. Голос у нее был хрипловатый, прокуренный.

— Для вас — где пожелаете, — галантно поклонился хозяин квартиры, но показал в дальний конец коридора.

— Ясно, — кивнула она, не улыбнувшись так себе шутке.

Марат тихо спросил, глядя вслед:

— Кто это?

— Штучка, да? — усмехнулся Гривас. — Эх, будь я побезнравственней… Но увы. Во-первых, женат. Во-вторых, труслив. В-третьих, благороден. Девица вверена моему попечению почтенным родителем. Слышал про Юлия Штерна, академика?

— Это какой-то физик?

— Не какой-то, а ого-го какой. Если не отец, то дядя водородной бомбы. Дважды герой соцтруда. Мы с ним на Петровке в теннис играем. Потрясающе интересный чел. Ум, как золинген. Попросил приветить дочурку. Нервничает, что она корешует с неправильной компанией. Познакомьте, говорит, ее с каким-нибудь писателем или на худой конец поэтом. Ну, я и позвал мадемуазель на «воскресник». Диковатая немножко, но феромонами так и пышет.

— Я — писатель, — сказал Марат. — Познакомь ее со мной.

— Ничто человеческое ему, оказывается, не чуждо, — заржал Гривас. — Пойдем, примем ее прямо на выходе из сортира. Дама будет смущена, это обеспечит тебе стратегическое преимущество, поверь ловеласу в отставке.

— Это неудобно, давай лучше здесь подождем, — запротестовал Марат, но был обхвачен за плечо и протащен по коридору прямо к двери с золотыми буквами WC — Гривас хвастал, что стырил табличку в музее Ватикана, на память.

Когда раздался звук спущенной воды, Марат задергался, но лапы у Гриваса были железные, он имел разряд по самбо.

Открылась дверь. Дочь академика вытирала свои удивительные руки об штаны. Немного удивилась, но смущения не выказала.

— Агаша, хочу вас познакомить с не очень молодым, но очень талантливым прозаиком Маратом Р., — весело объявил Гривас. — Фамилию полностью не называю из ревности — она и так у всех на слуху. Вы, конечно, читали повесть «Воскресная поездка»?

— «Агашей» меня зовет только отец, — спокойно ответила девушка. — Вы, Григорий Павлович, пожалуйста, зовите меня «Агата». Повесть я читала. У вас туалетная бумага кончилась. Давайте я принесу. Где вы ее держите?

— Ай-я-яй, — укорил ее Гривас. — Такая романтическая внешность, имя — как у героини Грина: Агата Штерн, почти Фрэзи Грант, и такая приземленность. Бумагой займусь я, а вы идите, беседуйте о литературе.

Тайком подмигнул — и бесшумно, на цыпочках удалился.

— Ну и как вам? — спросил Марат. — Я имею в виду повесть?

Он догадался, что не понравилась — иначе Агата не сменила бы тему, но почему-то, должно быть, из вечного мазохизма, захотелось, чтобы она сказала неприятное прямо в глаза. По девушке было видно, что на вежливую ложь рассчитывать не приходится.

Так и получилось.

Пожала плечом:

— Еврейская грамота.

— То есть?

— Ну, как еврейский текст. Одни согласные, без огласовок. Нужно угадывать тайный смысл.

Сравнение было меткое. Марат оценил.

— И в чем же, по-вашему, тайный смысл?

— Ясно в чем. СТЛНЗМНХЙ.

Он не сразу сообразил, а когда дошло — покраснел. Матерные слова не выносил с интерната — потому что все вокруг только ими и разговаривали, а особенно не любил, когда матерятся женщины.

— Почему у вас вместо имен героев буквы? «Н.», «Б.С.», «Р.В.». Алфавит какой-то. Ясно же, что речь идет о реальных людях, и вы не хотите, чтобы их забыли. К чему тогда конспирация? Как их звали по-настоящему?

Агата задавала вопросы безо всякого вызова. Просто спрашивала.

— Зачем вам? — поморщился Марат. Ему сделалось досадно и тоскливо. — Вам ведь это неинтересно.