— А может, ты видишь, что комиссия оставляет тебя работать в Минске? Тогда ты напрасно стараешься досматривать этот сон.

— Нет, серьезно. Почему-то я вижу только один сон. Каждый раз тот же самый. Будто в ясный солнечный день я иду по людной улице босиком. Вокруг — шикарно одетые люди в модных туфлях, а я, такой верзила,— босиком. Мне страшно стыдно. И некуда спрятать ноги. Все только тем и заняты, что глядят на них, а я готов сквозь землю провалиться. Но надо обязательно куда-то идти, и я иду, все время стараясь спустить штанины как можно ниже, но из этого ничего не выходит, босые ноги все равно видны. Что тут к чему, а?

«Странно,— подумала Татьяна,— я раза два видела почти то же самое. Будто иду по городу среди множества людей и стыжусь своих босых и не очень чистых ног. Честное слово, видела».

— Ай, чепуха. Лучше послушайте цитату из одного письма. Точнее говоря, не из письма, а из жалобы. В подлинности ее не сомневайтесь, я видел ее своими глазами. Мой брат работает в исполкоме, он мне и показывал. Вот слушайте.

Это уже говорил тот, который в берете.

— «Установлено, что моя жена имела в лице меня третьего мужа и она является развратной женщиной, которая своим телом сумела убедить вышестоящего прокурора в предании меня народному суду второго участка».

Все засмеялись. Не сдержавшись, засмеялась и Татьяна. И повернулась к ним.

Прежде всего она глянула на того, третьего… И — содрогнулась.

Его лицо было страшно. Это было не лицо, а какая-то маска. Татьяна вспомнила, что когда она вошла в комнату, он стоял спиной к ней, поэтому она не видела его лица.

А теперь он смотрел на нее. А может, и не на нее, потому что понять, куда он смотрит, было невозможно. На одном глазу у него была черная повязка, а второй глаз, большой и красный, без ресниц и без бровей, смотрел неизвестно куда. Лицо все в пятнах, синих и красных. «Война!..— больно кольнула в сердце мысль.— Вот что натворила война!..»

В комнату стремительно вошел невысокий, плотный мужчина с гладко выбритой головой. От него несло резким одеколоном. Он по-хозяйски уселся в кресло за большим столом, положил руки на стол и сам стал каким-то монументальным и торжественным, как и само кресло. Он сидел словно в президиуме собрания по случаю своего юбилея.

— Давайте, кто первый? — глядя куда-то в пустоту, сказал начальник отдела кадров.— Только быстренько, раз-два.

— Первая — она,— сказал высокий парень.

— Но…— начала было Татьяна, однако начальник прервал ее:

— Давайте, раз-два.

Татьяна рассказала, почему она зашла в институт. Ей во что бы то ни стало надо найти одного студента. Он заочник. И она надеется, что товарищ начальник ей поможет.

— Как, вы сказали, его фамилия?

— Воронов, Федор Федорович. Он приехал на сессию.

— Прекрасно. А вы, значит, кто ему будете?

Вдруг стукнули двери. Татьяна оглянулась и удивилась, не увидев в комнате тех троих студентов. Их словно ветром унесло.

— Никто. Но он мне очень нужен.

— Вы садитесь, садитесь. И расскажите все по порядку.

— Что рассказать?

— Ну, это самое… что там между вами было. Давайте, раз-два.

— Вы, наверно, меня не поняли. Мне надо поговорить с товарищем Вороновым. По одному личному делу.

— Я так и понял — по личному. Но по какому именно?

— Это не имеет значения.— Татьяна так и не села. Переминаясь с ноги на ногу, она старалась не смотреть в лицо начальнику отдела кадров, глаза которого будто сверлили ее.

— Почему же, имеет! Как это не имеет? Обязательно имеет. Безусловно, это останется между нами.

Татьяна почувствовала, что вся заливается краской. Она посмотрела теперь прямо в глаза этому человеку. Глаза были маленькие, они горели жадным, нетерпеливым любопытством.

— Ну, раз-два. Давайте, давайте. А то у меня еще эти похороны совсем некстати. Чем только не приходится заниматься.

Татьяна резко повернулась и пошла к выходу. Но у дверей на миг приостановилась. Ей хотелось сказать что-то этому человеку. Обязательно надо было что-то сказать. Надо было…

— Подождите, так ведь нельзя — раз-два.— Он выхватил из стаканчика на чернильном приборе толстый красный карандаш и нацелился им в настольный календарь.— Как, вы сказали, его фамилия? Сорокин?

Слова — самые нужные — так и не нашлись. Татьяна толкнула обеими руками дверь и вылетела в коридор.

В коридоре неподалеку стояли те самые ребята. Только их уже было почему-то двое. Третий, самый высокий, куда-то исчез. Может, пошел рассказывать еще кому-нибудь о том, как он ходит босиком? Нашел, видите ли, страшно интересную и важную тему для разговора!

Татьяна хотела быстро проскользнуть мимо парней, но тот, третий, с лицом-маской, неожиданно преградил ей дорогу.

— Ничего,— сказал он.— Вы подождите, пожалуйста, немного. Что-нибудь придумаем. А вы подождите пока. Можете подождать ну хотя бы в вестибюле. И, пожалуйста, не расстраивайтесь. Ладно?

У него был очень мягкий и какой-то очень непосредственный голос. Ей даже показалось, что она слышала его не раз и раньше.

— Ладно,— так же просто сказала Татьяна.— Я подожду. В вестибюле.

Один из парней пошел направо, второй налево. А Татьяна направилась по лестнице вниз.

В вестибюле она почувствовала страшную усталость. Было такое ощущение, точно она несколько часов подряд, не разгибаясь, стирала белье. Побаливала поясница, стучало в левом виске, а в голове стоял неприятный тяжелый шум.

Немного полегчало, когда Татьяна присела на скамью. Скамья была с высокой спинкой, и это оказалось очень кстати. Татьяна устроилась у самого края, ближе к входным дверям.

Что ж, если ребята только пообещали помочь, а сами ничего не сделают, или если выяснится, что Воронова в институте теперь нет, она все равно останется здесь. Если на то пошло, она готова даже просидеть тут целый день. Место для наблюдения она выбрала удобное. Должен же Воронов когда-нибудь пройти через этот вестибюль. Она дождется его. У нее хватит терпения. Не могут же прогнать ее отсюда. Да и кому какое до нее дело? Вон идут люди, одни с улицы, а другие на улицу, и никто не обращает на нее ни малейшего внимания. Правильно, и не обращайте, не надо.

У них — свое, у нее — свое.

Шума в голове действительно не стало. И жилка на виске больше не дрожит.

Жаль, конечно, что не нашлись