«Знаешь ли, когда ты вернул мне мой крест в этот раз[38], меня охватила тревога, и все время потом, и в поезде, я слышала голос, который мне говорил: „Слишком рано, слишком рано — он еще нужен ему“. А ты, с твоей бесконечной деликатностью, боялся лишить меня дорогой святыни. Посылаю его тебе обратно — носи его, сколько сможешь — мне спокойнее, когда он у тебя, а теперь, в это время омерзительной жестокости, он особенно нужен тебе»[39].

В тот день, когда император назначил министром внутренних дел В. К. Плеве, Елисавета Феодоровна послала ему телеграмму: «Бог благословит твою крепкую веру и чистую душу», а вскоре письмо: «Ты представить себе не можешь, как все возносят за тебя молитвы, и какое глубокое впечатление произвело назначение Плеве». Вместе с письмом она выслала «образ, освященный на чудотворной иконе святителя Николая в маленькой церкви в Москве».

В монаршей семье назревал кризис: за несколько лет брака родились четверо девочек, но до сих пор не появился наследник. В Доме Романовых, который не любил Александру Феодоровну, стали обсуждаться возможные кандидаты на престол из боковых ветвей. Рождение наследника стало для императрицы заветной мечтой, о исполнении которой ей говорил оккультист Филипп. Первое упоминание о Филиппе в дневнике Николая II встречается 26 марта 1901 г. Вскоре встречи царской четы с ним стали носить регулярный характер, начались совместные молитвы и мистические сеансы. Николай II и Александра Феодоровна звали его «наш друг». Приведем цитату из письма государя к принцессе Марии Максимилиановне Баденской от 30 апреля 1902 г.: «Меня глубоко тронуло твое участие в смерти Сипягина. Действительно в нем я потерял друга и преданного человека. На то Божья воля! Наш друг провел 4 дня с нами в Петербурге, как раз перед самым этим событием, что значительно облегчило мне перенесение ниспосланного испытания. Словами невозможно передать впечатления, через которые мы все прожили от бесед его».

Сергей Александрович с Елисаветой Феодоровной узнали об этом увлечении царской четы лишь в начале июля 1902 г. Первая запись в дневнике великого князя: «А цари глупят с каким-то магнетизером — un espece de Cagliostro — introduit par les stupides montenegrines! (некто вроде Калиостро, которого привели эти глупые черногорки! — фр.)». Ко времени их приезда в Петербург весь город был уже заполнен противоречивыми и нелепыми слухами, которые только разрослись при известиях о ложной беременности императрицы. Молва тут же связала это сообщение с влиянием Филиппа на императрицу. А государь записал в своем дневнике: «„Наш друг“ говорил чудесно, заставляя забыть про всякое горе!»[40].

Сергей Александрович с Елисаветой Феодоровной и Марией Феодоровной решаются раскрыть глаза царской чете. И так как под влиянием французского оккультиста оказалась, прежде всего, Александра Феодоровна, то первые тяжелые беседы берет на себя великая княгиня. Из дневника Сергея Александровича от 19 августа 1902 г.: «Жена одна к царям — полное объяснение насчет Филиппа! Я еще не вторю». Великокняжеская чета обратилась за помощью к о. Иоанну Кронштадтскому, который сказал, что Филипп «действует от духа прелести, нехороший человек, его молитвы негодны… от таких молитв плод жить не может»[41].

Разговоры с царской четой почти ничего не дают, Николай II и Александра Феодоровна не желают откровенности даже с любимыми родтвенниками. И Елисавета Феодоровна решается остаться рядом с сестрой на время, пока государь с Сергеем Александровичем на маневрах под Курском. Из ее письма к Марии Феодоровне от 4 сентября 1902 г.: «Как видишь, они не оставляли ее здесь наедине со мной; одна из тараканов (черногорские княгини Милица Николаевна и Анастасия Николаевна — Сост.) постоянно там, чтобы Аликс не попала под воздействие моей умиротворяющей любви — бедное, бедное дитя. Если бы ты знала, как мне жаль ее». Из дневника Сергея Александровича от 31 августа 1902 г.: «Бедная жена изводится в Петергофе — мучаюсь за нее!». В декабре великокняжеская чета снова в Царском. Из письма Елисаветы Феодоровны к Марии Феодоровне от 18 декабря 1902 г.: «Ники и Аликс были веселы, спокойны и всем довольны, как ты видела сама; все были рады видеть их такимп. Мне показалось, что это новый старт в их жизни, прежние тревоги позади — все идет хорошо. А теперь вот приезд этой глупой Станы (Анастасия Николаевна — Сост.)… Они бегают за ними — право, как напасть, слепы и самодовольны. Знаешь, у меня было чувство, что все могло бы закончиться, если бы никто из адептов Филиппа не появлялся».

И хотя после разразившегося скандала Филипп вынужден был все-таки покинуть Россию, для Александры Феодоровны он на всю жизнь остался тем «другом», место которого вскоре занял Григорий Распутин. И как в истории с французским оккультистом, великая княгиня, в то время уже будучи настоятельницей Марфо-Мариинской обители, вступила в духовную брань с этим «другом» царской семьи, и… снова не смогла открыть глаза сестре, ведь «нет пророка в своем отечестве». В своем письме к Марии Феодоровне от 29 августа 1902 г. великая княгиня скажет: «Господь не оставит ее, она слепо верила, не видя разницы между истинной верой и состоянием религиозной „exalte“ (экзальтации — фр.)».

«Господь зрит сердце человека», а в сердцах Елисаветы Феодоровны и Николая II, Сергея Александровича и Александры Феодоровны было стремление следовать воле Божией, ходить путями Господними. И у каждого из них этот путь лежал через ошибки, падения, и даже духовные соблазны, но они приобретали духовный опыт — осознание помощи Божией, ощущение присутствия Божиего в их жизни. И Господь показывал им истинный путь.

Благодать Божия была с избытком явлена в дни Саровских торжеств. Запись государя от 19 июля: «Дивен Бог во святых Его. Велика неизреченная милость Его дорогой России; невыразимо утешительна очевидность нового проявления благодати Господней ко всем нам. На Тя, Господи, уповахом, да не постыдимся во веки. Аминь!». Из дневника Сергея Александровича за этот же день: «Молились как никогда!», «подъем духа громадный». Из письма Елисаветы Феодоровны: «Как если бы мы жили во время Христово»[42].

Саровские торжества стали для каждого из них духовной ступенью к Царствию Божию. Из письма великой княгини к императрице Марии Феодоровне от 27 июля 1903 г.: «Мы все еще как во сне! О, что это было за время! Разнообразные впечатления проникают в душу, такое чувство, что ты все еще там, и хочется вернуться назад. Так трудно вернуться к повседневной жизни, вести обыденные разговоры, когда частица тебя осталась там. В такие минуты душа наполняется особым чувством, что хотя сердце и ум работают в прежнем режиме, но