дым виднелся со здания акимата и офиса «Озенмунайгаз», а также в нескольких местах недалеко от площади. Площадь была пустой и ни одного человека не было видно. Арман вспомнил вещий сон, который ему приснился накануне, в котором ему снилась площадь без единой души на ней. Он дошёл до того места, где днём ранили его товарищей и которых он оставил там. Пятна крови остались на том месте, а самих их не было видно. Уже возвращаясь обратно, он услышал сирену экстренных служб, а потом увидел и сам полицейский автомобиль, который на большой скорости ехал в его сторону. Арман побежал в сторону жилых домов в надежде укрыться в одном из подъездов, но во дворе ближайшего дома наткнулся на группу омоновцев со щитами и касками. – Эй, стой! – окликнул его один из них. – От кого бежишь? Арман понимал, что смысла убежать от них уже никакого не было, так как они могли его запросто догнать. – Да я, это, домой бегу, – пытаясь оправдаться, ответил он. Омоновцы окружили его в кольце, и тут во двор заехала та самая полицейская машина. Остановившись рядом с ними, с машины вышел полицейский в форме лейтенанта и с размаху ударил кулаком по лицу Армана. – Ты что убегаешь от нас? – произнёс полицейский в гневе и вторым ударом кулака ударил теперь уже по животу Армана. Арман скорчился от боли, и тут же на него посыпались удары дубинками омоновцев по спине и ногам. Он инстинктивно прикрыл локтями обеих своих рук голову, а затем не в силах стоять на ногах больше, упал на землю, прикрывая всё время от ударов свою голову. Избиение продолжалось несколько минут, прежде чем второй полицейский офицер из машины не вышел из неё и не крикнул на всех: – Хватит! Грузите его в машину! Четверо омоновцев каждый схватили Армана по рукам и ногам и закинули его в багажник, и закрыли сразу же багажник. У него жутко болела спина и те места, по которым его ударяли дубинками. Он испытал на себе шоковую травму, боль и пережитое унижение от которой оставит о себе память в теле в будущем. Ему хотелось вытянуться в полный рост, но из-за тесноты багажника он лежал в позе эмбриона. На Армана накатилась грусть и безысходность своего положения. Он зарыдал и у него на глазах появились слёзы. Слёзы считаются признаком слабости, тем более у мужчины. Существует стереотип: «Мужчина не должен плакать, это ему не свойственно». Слёзы – это признание своей грусти. Только приняв её, ты можешь двигаться дальше. Слёзы – реакция твоего тела, часть тебя. Он чувствовал в себе огромный комок, а когда ты долго носишь в себе этот комок, он становился ещё больше – и в итоге ты просто плачешь навзрыд. Душевная боль нерешённости их проблем его переполняла больше, чем физическая боль. Работающий двигатель автомобиля и включённая рация полицейских заглушала его всхлипы и рыдания. Арману хотелось вытереть свои слёзы со своих глаз, но обессиленные руки, словно не слушались его совсем и не реагировали на его старания дотянуться до лица. Затормозившейся резко автомобиль, а затем открывшийся багажник застали его в то время, когда уже слёзы иссякли у него. Двое полицейских, которые его привезли, буквально выволокли его с двух сторон и бросили на землю. – Вставай! – приказным тоном обратился к Арману один из полицейских, пару раз пнув его по ногам. – Я не могу встать, – еле слышным голосом ответил обессилевший Арман. Тогда оба полицейских с двух сторон схватили Армана под локоть и поволокли его в здание полицейского участка. Минуя дежурившего на участке полицейского, они сразу направились к камере временного содержания и, отперев засов входной двери, выбросили Армана возле порога, предварительно обыскав содержимое его карманов и вытащив оттуда всё содержимое – сотовый телефон, ключи от квартиры, деньги и документы, а также сняли с брюк ремень и с ботинок шнурки. Закрыв за собой дверь на засов, полицейские удалились. К Арману тут же подбежали находившееся в камере, такие как он задержанные сегодня на площади люди и аккуратно уложили его на нижнюю тахту. В камере, рассчитанной на четыре человека содержалось вдвое больше людей, чем было положено . – Тебя с площади забрали? – спросил его один из сокамерников. Арман лишь кивнул в ответ, так как не в силах был что-либо ответить. – Оставь его в покое, видишь же, что он не в силах что-либо говорить! – произнёс другой, который лежал и наблюдал сверху на верхней двухъярусной тахте, над лежавшим снизу Арманом. У Армана жутко болело всё тело от побоев и ему очень сильно хотелось пить. Склонившейся над ним сокамерник понял это по его губам и жесту, и недолго думая налил в железную кружку воды из баклажки, приподняв одной рукой голову лежавшему Арману, дав ему возможности выпить воды. Утолив жажду, Арману полегчало немного, и попытался заснуть, но шоковая травма от побоев мешала этому. Так и лежал он, закрыв глаза и пытаясь думать о чём-то хорошем, как делал иногда, когда его мучала бессонница по ночам.

Айжан почуяла неладное, когда Арман вышел из дома, и его долго не было. Вот уже больше часа, как он вышел якобы в магазин, который находился недалеко от их дома и она начала волноваться за него. Сотовый телефон его был не доступен, также как и телефоны его коллег по работе, из которых она лично знала Марата и Хабибуллу. Она быстро оделась и, выйдя из дома, закрыла входную дверь на ключ, чтобы дети не вышли из дома, и направилась в магазин, куда обычно её муж ходил за продуктами. Дверь магазина к её удивлению была закрыта, хотя он работал круглосуточно. Обежав соседние стоящие продуктовые магазины, которые тоже были закрыты, она начала переживать. И спросить было не у кого, так как на улице не было ни одного прохожего. Вернувшись к своему дому, она зашла в соседний подъезд к соседке, которая знала все последние новости в городе и не только. Постучавшись к ней в дверь и услышав за дверью некое движение, Айжан громко спросила: – Шолпан-апа! Откройте, пожалуйста! Это я, Айжан! Послышались звуки отпирания ключами замка двери, затем дверь приоткрылась, и в проёме появилось с начало лицо соседки, а затем она сама полностью. – Что случилось? – спросила она испуганным голосом. – Ты не в курсе, что сейчас творится у нас в городе? Муж вышел из дома в магазин, и до сих пор его нет! Больше часа уже прошло, – взволнованным голосом