Она сама, несмотря на вспыльчивость, никогда злопамятством не страдала… Зато сколько раз приходилось сталкиваться с этим. И муж, и свекровь не умели так легко, как она, забывать обиды, и поэтому получалось, что она, Вера, всегда в чем-нибудь виновата перед ними…

А глаза бежали дальше по строчкам и уже другие страшные картины возникали в сознании, совмещаясь с тем, что думала Вера…

«Многие будут умирать на дорогах. Люди сделаются, как хищные птицы, набрасывающиеся на падаль, будут пожирать тела мертвых»…

Глухо застонала на кровати у противоположной стены свекровь, но Вера только взглянула на нее, и снова глаза впились в строчки книги…

«Но какие люди будут пожирать тела мертвых? Те, которые запечатлеваются печатью антихриста; христиане, хотя им не будет выдаваться, ни продаваться хлеб за неимением ими на себе печати, не станут есть трупы; запечатленные же, несмотря на доступность им хлеба — станут пожирать мертвецов. Ибо когда запечатлевается человек печатию, сделается сердце его еще более бесчувственным; будучи не в силах выносить голод, люди будут хватать трупы, и где попало, сев в стороне от дороги, пожирать их»…

Вера на мгновение прикрыла глаза и вдруг ясно увидела перед собою пустое картофельное поле, что медленно и ровно поднималось вверх по пригорку. Наверху посвистывал осенний ветер, а вокруг было пусто, голо.

И она, Вера, стояла где-то посреди этой пустоты, и только верхушки деревьев видела из-за пустого склона.

Верхушки деревьев да еще кривой скворечник…

Видимо, там была деревня…

Вздрогнув, Вера открыла глаза. Она то ли заснула на мгновение, то ли забылась, но и сейчас помнила обжигающе реальный страх — идти в ту деревню было нельзя!

Вязкая тишина висела в комнате. Темнота сжимала со всех сторон освещенное горевшей в изголовье лампочкой пространство. Там, в неразличимой темноте заворочалась на кровати, потом застонала свекровь.

— Что с тобой, мама?

— Сон страшный приснился… — садясь на кровати, ответила свекровь. — Даже и вспоминать страшно. Будто иду я по дороге, а вдоль обочины мертвецы лежат. И я, понимаешь, рву руками трупы и ем, ем мертвечину…

— Мама… — испуганно воскликнула Вера, и пальцы, сжимавшие «Посмертные поучения», побелели.

— Съела, наверное, чего нехорошее… — успокаиваясь, сказала свекровь. — Какой-то привкус во рту нехороший. Пойти надо зубы почистить.

Она зашлепала на кухню. А Вера, которой сразу расхотелось читать, встала и подошла к темному окну, за которым, не стихая, шел ночной дождь…

Порывы ветра пригоршнями бросали в стекла, в стены дождевые капли, и тогда Вере казалось, что она слышит шаги.

Словно кто-то большой и нездешний ходил в темноте возле дачи.

— Чего не спишь? — возвращаясь с кухни, спросила свекровь. — Своего ждешь?

— Никого я не жду! — ответила Вера. — И потом, почему это он — мой? Это ведь еще и ваш сын, мама!

— Мой… — согласилась Анна Петровна и как-то внимательно посмотрела на Веру.

Вера прижалась лбом к холодному стеклу.

Ей было страшно.

И не этой пустой дачи, не ночной темноты и непогоды, а самой себя…

А дождь еще сильнее захлестал по стеклу, по крыше, по всей земле, словно бы собираясь совсем затопить ее…

Удивительно емким сделалось время…

Вспоминаешь, что было год назад, а кажется, будто прошли десятилетия. Ну, а события, отделенные десятилетием, — это совсем другая эпоха.

Даже и жили тогда мы в другой стране…

Иногда кажется, что жить в СССР было лучше. Каждый человек имел уверенность в завтрашнем дне, жизнь была надежнее, но… Вот об этом «но», предаваясь ностальгическим воспоминаниям, мы и не вспоминаем обычно, хотя без него и шагу нельзя было ступить в прошлые времена.

Об этом «но» и думал я, слушая рассказ санкт-петербургского протоиерея Николая Головкина об обретении мощей святого благоверного князя Александра Невского…

1

— Тогда, в девяностом году, кажется, еще ничего и не возвращали Церкви… — рассказывал отец Николай. — А я начал хлопотать, и мне повезло. Директор Музея религии и атеизма проконсультировался с министром культуры, и решили передать Софийскому храму облачения и шестьдесят пять икон. Так получилось, что вскоре я в другой храм перешел, и иконы эти уже отец Геннадий Зверев получил…

Но я про другое…

Когда только стало известно о решении министра, радость была у нас великая. Митрополит Алексий, нынешний патриарх, тоже обрадовался, потому что это первая ласточка была… Не передавали еще ничего тогда… И вот вызывает меня к себе митрополит и говорит, дескать, у тебя с ними наладился контакт, попробуй разузнать, сохранились ли мощи святого благоверного князя Александра Невского… Только осторожно, не спугни их! Помни, что бывали случаи, когда специально уничтожали мощи святых угодников…

Протоиерей Николай Головкин замолчал, задумавшись.

Молчал и я, с трудом пытаясь припомнить те немыслимо далекие времена.

— Неужели это в девяностом году было? — искренне удивился я. — Так недавно?

— В девяностом… — сказал отец Николай. — В самом начале… Я как раз в храм Александра Невского перешел служить.

2

— И вот однажды, — продолжил свой рассказ отец Николай, — после литургии, я говорю прихожанам:

— Помолимся теперь, православные, обо мне! Ведь сейчас я пойду в музей, просить буду, чтобы они мощи нашего святого благоверного князя вернули…

Встали мы на колени, молимся, а у меня по щекам слезы текут. Думаю: «Надо же… Я — грешный человек, а такого святого мощи обрести хочу попытаться… Что же Владыка своим умом думает? Неужто другого никого для такого дела не нашлось?»

Но обошлось все, слава Богу.

И мощи, как выяснилось, целы были. И договориться удалось, что посреди Казанского собора их выставят, когда Владыка прибудет…

На Великом посту, в среду, Владыка в Казанский собор приехал. Молебен отслужили… Тропарь спели… Потом митрополит раку открыл. Выложил из нее мощи святые на стол. Осмотрели их. Потом назад собрали и запечатали, как положено, раку. И вот… Митрополит уж отошел, а я смотрю и вижу — на белой скатерти точечка какая-то чернеет… Я ее пальцем взял, показываю всем и говорю:

— Частичка!

Владыка тогда благословил меня взять ее.

— Это, — говорит, — награда тебе за труды!

Все на меня смотрят, а я стою, частичку святых мощей держу в пальцах и не знаю, что делать теперь. Сунул руку в карман, а там — чистый конверт оказался. Жена мне его, когда из дома уходил, зачем-то засунула, как будто знала, что будет…