— Значит, ты согласна?

— Да.

Ей действительно некуда было деваться. И любовь у нее была, увы, несчастная. Даша знала, что это на всю жизнь. Единственный мужчина, который ей нужен, никогда не будет с ней. Тут либо умереть, либо похоронить свои чувства и жить дальше. Даше было двадцать лет, умирать ей расхотелось. И она решила жить.

…Свадьба была скромной. Хотя Дашина мать очень обрадовалась, что можно старшую дочку сбыть с рук, и сняла деньги с книжки. В общем, по словам Веры Ивановны, все было как у людей. И даже брачная ночь, на самом деле первая и у нее, и у него. Оба не знали, что делать, и растерялись. Разговоры — это одно, но когда за молодыми закрылась дверь спальни, Даша с Димой почувствовали неловкость. Особенно она, ведь мужчину, с которым надо было лечь в постель, Даша едва терпела.

Это был какойто кошмар. Даша кусала губы от боли, а Димка чуть не плакал.

— Чем больше ты меня жалеешь, тем больше мне больно, — разозлилась она. — Ты мужчина или нет? Или ты не хочешь быть моим мужем понастоящему?

— Безумно хочу, но если бы ты знала, как мне тебя жалко! — У него в глазах и в самом деле стояли слезы, будто это у него внутри все горело.

Он не мог причинить ей боль, а она не могла попросить об одолжении когонибудь другого. Верх маразма: пожалуйста, сделай меня женщиной, а то мой муж не может! А ведь с Димкой все в полном порядке, молодой мужчина, на редкость здоровый, Даша не помнила, чтобы он когданибудь болел, и, как оказалось, очень сильный. Но как он страдает, видя ее слезы! И ничего не может с собой поделать.

Получилось у них только на третью ночь. Еще с неделю Даша к себе мужа не подпускала. Потом убедилась, что это уже не так больно, терпеть можно, и их супружеская жизнь коекак наладилась.

А через год Даша родила дочку…

— Так что Дима получил свою ненаглядную в подарочной упаковке, нетронутую, — усмехнулся Голицын, заканчивая свой рассказ.

— И вы этим поступком, судя по всему, очень гордитесь? — спросил Алексей, на которого рассказ Даниила Валерьевича произвел неприятное впечатление.

Да, банальный любовный треугольник, но, судя по тому, что рассказал Голицын, получается, он трус. И человек весьма предприимчивый и расчетливый, раз женился на полковничьей дочке, москвичке, а не на бедной провинциалке.

— Я же ясно сказал: Дашу я не любил, — раздраженно сказал Голицын. — Где тут подлость? Я женился вовсе не по расчету, а по взаимной любви, а в том, что ктото влюбился в меня, я, уж извините, не виноват. — Даниил Валерьевич развел руками. — Да вы хотя бы знаете, сколько их было?!

— Догадываюсь. А сейчас? Вы попрежнему любите свою жену и равнодушны к Дарье Сажиной?

— Какое это имеет отношение к исчезновению Анжелики? — все больше раздражаясь, спросил Голицын.

— Если вашу жену убили, ревность вполне могла послужить мотивом.

— Дарья столкнула Анжелику за борт?!

— Вы отрицаете такую возможность?

— Нет, но… Черт! — Даниил Валерьевич откинулся на спинку стула.

«Как быстро он ее предал, — грустно подумал Леонидов. — Впрочем, он предал ее двадцать лет назад. А это уже, что называется, послевкусие. Голицын словно смакует свое предательство. Не стоит ему верить, вот что».

— Расскажите мне о новогодней ночи, — попросил Алексей. — Когда вы в последний раз видели свою жену?

— Кажется, за столом. Или нет. В баре.

— Кажется?

— Мы все были пьяные. Новогоднюю ночь я помню смутно. Сажин поначалу держался, часов до двух ночи он был как стекло. Даша ушла первой, гдето в половине второго. Она вообще жаворонок. Еле высидела до боя курантов. Димка посидел еще немного с нами, но потом увидел, как Зебриевич напивается, и сказал, что ему, пожалуй, тоже пора. И ушел. Но гдето через полчаса, точно сказать не могу, на часы я, извините, не смотрел, мы с Сажиным столкнулись у выхода на открытую палубу. Он меня даже не заметил, сразу повернул к бару. И я понял: чтото не то. С чего вдруг Димка решил напиться?

— И вы нашли причину?

— Я вскоре догадался, почему Сажин такой мрачный.

— И?.. Говорите же, Даниил Валерьевич!

— Дело в том, что его жены в каюте не оказалось, — усмехнулся Голицын.

— Вы наверняка это знаете?

— Да.

— Потому что… Ну же! Договаривайте!

— Все было как в тумане, — повторил Голицын и провел ладонью по лицу, словно снимая с него невидимую паутину. — Я помню открытую палубу, пронизывающий ветер, с неба сыплется ледяная крупа… И Дашу.

— Вы были с ней на открытой палубе? — уточнил Алексей.

— Похоже, да.

— И вы с ней?.. Неужели целовались?

— Послушайте, я мало что помню. Напился, признаю. Может быть, мне это лишь приснилось?

— Значит, вы нарушили слово, данное Сажину, — кивнул Алексей. — Он ведь вас предупреждал: не приближайся к моей жене. А это, повашему, не подлость?

— Так ведь она сама… — развел руками Голицын.

— А вы привыкли брать все, что плохо лежит? — насмешливо спросил Алексей.

— Послушайте, мне не нравится ваш тон! Это были вполне невинные поцелуи!

— Ой ли? — прищурился он. — Для вас, возможно, все это ничего не значило. Как и двадцать лет назад. Но для нее? Вы вновь подали ей надежду. Что же вы творитето, Даниил Валерьевич?! Сдается мне, вы за чтото мстите Сажину. И за что? Он оказался прав? Женитьба на полковничьей дочке не принесла вам счастья? Когда вы говорите о жене, я не слышу в вашем голосе счастья. В лучшем случае равнодушие. А то и раздражение. Да, ваша жена красивая. Хотя смой с нее всю косметику, отцепи наклеенные волосы и ресницы, еще неизвестно, что в итоге останется. И житьто приходится с человеком, не с его внешностью. Дети у вас есть?

— Сын, — машинально откликнулся Голицын. Видимо, Алексей попал в точку.

— Сколько ему?

— Федору? Двадцать.

— Федор Даниилович? И кто его так назвал?

— Тесть, — неохотно признался Голицын. — Нормальное имя, — пожал он плечами. — Федор Голицын.

— Чем он занимается? Учится?

— Вроде бы учится, — Даниил Валерьевич тяжело вздохнул. Видно было, что разговор о сыне ему неприятен. — Или врет. По его мнению, он гениальный рокмузыкант. Хотя, по моему мнению, его так называемые песни — полное дерьмо.

— Может, вы просто отстали от жизни? У нас свои вкусы, у молодежи свои.

— Бросьте, — поморщился Голицын. — Я говорил с продюсером. Точнее, с тремя продюсерами. Ни один из них не взялся за раскрутку Феди. Это так называемое кино не для всех. Очень специфическая музыка. Но есть свои плюсы. К моим деньгам Федя равнодушен. И вообще к деньгам. У него даже машины нет. Он ездит на велосипеде.