Димону даже в голову не приходило, что Лена просто не решается бортануть его, поскольку уже наслушалась о «подвигах» казаков в станице и о том, что Димон — самый отчаянный из них, да не просто удалой казак, а совершенно бесбашенный. Это ухаживая за ней он проявляет несвойственную ему мягкость и нерешительность. А на самом деле он совсем другой — наглый и агрессивный. Она привыкла делиться с дядей Володей своими проблемами, и когда в разговорах стала упоминать имя Димона, Володя сразу ее предостерег:

— Держись от него подальше, племяшка. Опасный он человек. Как бы не обидел тебя…Если совсем оборзеет со своими приставаниями, скажи мне. Я ему быстро мозги вправлю, — дядя Володя сжал пальцы в кулак и потряс им воздухе. Лена поняла, что дядя ее в обиду не даст. Но он же немолодой уже…

— Дядя Володя, да он такой бык… — решила напомнить она о физическом превосходстве Димона.

— Не волнуйся, Лена, я найду на него управу, — заверил ее Володя. Но Лена все равно старалась не обострять ситуацию, была с Димоном сдержанно-вежливой, а он считал это хорошим знаком — не прогоняет, значит он ей нравится.

Димон был потрясен тем, как Лена обошлась с ним сегодня. Оказывается, вот какой она бывает. Со всеми приветливая, вежливая, культурная девушка, да и с ним до сих пор такой была. А именно сегодня, когда он у всех на глазах спьяну признался ей в любви, невестой назвал, она разговаривала с ним, как с каким-то лохом и готова была спустить курок. Так унизила его! Он заскрежетал зубами. Раз она так с ним при людях, то и он теперь будет с ней по-другому. Хватит обманываться. Вовсе не от скромности или каких-то там сопливых воспоминаний о бывшем любовнике она был с ним такой ласковой и добренькой. Боится она его, вот что. И правильно, что боится. Потому что и не таких ему приходилось обламывать. Ментовка сучья…

Димон уже забыл, что боготворил Лену и совсем недавно боялся даже подступиться к девушке. После прилюдного унижения хотелось только отомстить ей, и он знал, как.

Старый казак Деревянко улучил момент, когда его жена Верка прилипла к низенькому забору, обсуждая с соседкой Настасьей последние станичные новости, и бочком, бочком захромал к калитке. Вчера, после очередной воркотни сварливой жены наконец смазал петли машинным маслом, так что вышел тихонечко, калитка не скрипнула. Жена теперь не меньше часа будет трепать языком, как помелом. Ее хлебом не корми — дай посплетничать. А он после трудов праведных всю траву успел выкосить на подворье, и теперь ломанул в кабак. Верка, чертова баба, последнее время особенно рьяно принялась за его воспитание. Куда бы он не спрятал бутылку, находила и перепрятывала. Вот же зараза, нюх у нее на самогонку. У него, хоть тресни, такого нюха не было. После ее ревизии ройся, не ройся — бутылка исчезала, словно ее и не было. Вроде и прятать ей особо некуда, свое хозяйство он знал, как свои пять пальцев, а ведь находила куда спрятать! Выливать содержимое бутылок не стала бы ни за что, еще не родился такой человек, который переплюнул бы ее в жадности. И продавать бы не стала, скоро у них юбилей, пятьдесят лет совместной жизни, которая скорее похожа на бессрочную каторгу. Так что копила его законную самогонку скорее всего на богатое застолье, о котором ему все уши прожужжала еще с прошлой осени. Деревянко любил выпить, но поддержки в небольшой слабости от жены никогда не получал. Сплошное порицание. Ругань одним словом. Но хитрости ему не занимать, удавалось припрятать от пенсии кой-какую мелочишку, чтобы совсем не захиреть от трезвой жизни. И при первой возможности шкандыбал в кабак, благо недалеко ходить, на соседнюю улицу. Верка иногда, увлекшись перемыванием косточек соседей с такой же пустобрешкой Настасьей, не успевала даже заметить, что Григорий уже слинял со двора. А он, хоть и не слишком прытко ходил, успевал выпить в «Лимане» за свое здоровье и благополучно вернуться домой. Сидел потом довольный на завалинке, курил дешевые папиросы, пускал дым колечками и хитро поглядывал на жену. Со спины она еще совсем ничего была — крепкая старуха, задастая, ноги как у молодой, по хате пройдется — посуда в буфете звенит. И пока та не поворачивалась к нему лицом, он был настроен к ней весьма благодушно. Но стоило ей развернуться и открыть свое хайло… Правда, Деревянко за полвека уже наловчился отключать свое сознание в моменты яростного извержения гнева супружницы. Когда-то, еще в молодости, пытался он приструнить жену. Но баба ему досталась не робкого десятка, и руки у нее были в молодости крепкие, как у мужика. Иной раз двинет так, что он, сильно проигрывавший ей в весе, не всегда мог устоять на ногах. Тогда, смешно даже вспоминать, он гордился ее силой. Крепкая баба на хозяйстве дорогого стоит. Да только поздно понял, что сила эта была злая, пугающая.

Деревянко вспомнил с досадой историю своей женитьбы. И не помышлял он тогда семью заводить. Кто же в станице в двадцать лет женится, когда даже на ногах еще толком не стоишь? А окрутили его мать с Веркой так быстро, что он и опомниться не успел. Конечно, сам виноват, чего уж там. Гулял тогда на веселой свадьбе соседа Митрофана и этой самой Настасьи и спьяну пригласил Верку на сеновал. Он особо ни на что и не рассчитывал, думал — потискает ее крепкое налитое тело, может — ущипнет пару раз ядреные ягодицы, уж очень они были привлекательные. Кто ж знал, что она позволит большее? Он даже не успел обнять ее, как Верка навалилась на него горячим телом и стала вытворять с ним что-то такое, отчего было и стыдно, и приятно. Всего один разочек и покувыркались в сене. А она, подлая, потом к его матери пошла, нажаловалась, что младенчик у нее от Митьки будет. Что насильно ее затащил, а она слабая, не сумела отбиться, свою девичью честь отстоять. Мать с сомнением оглядела фигуристую Верку, с трудом представив, как Митька мог с ней совладать, если бы она сама этого не захотела. Но раз девка забрюхатела, а Митька не отрицает, что провел с ней какое-то время на сеновале, должен грех Веркин покрыть. Иначе девке житья не будет в станице. Кто ее такую тогда в жены возьмет? Ходили потом слухи, что Верка обманула и бедного Митьку, и его мамашу. Ребеночка прижила с заезжим шабашником. Кто-то видел, как они вместе возвращались с Ялпужанки в темноте. Что они там делали, спрашивается? А уж потом, когда шабашник уехал и носа не казал в станицу, а она поняла, что младенчик у нее завязался, заманила дурака Митьку, чтобы было на кого свалить нечаянный приплод. Ох, как Митька не хотел жениться на Верке, в ногах у матери валялся, плакал, что молодой еще и не погулял толком, что отцом ему рано становиться, что рядом с Веркой он как комар против курицы — клюнет и проглотит. Но мать строгая была, царствие ей небесное, велела Митьке слезы не лить, чай не девица, а повести себя, как мужик.

— Хватило ума потоптать девку да младенчика ей сделать — значит мужик ты теперь. И будь мужиком. Неча баб портить. Отвечай за себя сам, хватит за материну юбку держаться.

Когда родился мальчишка, Митька сначала очень радовался и гордился. Ни у кого из его друзей детей еще не было, да к тому же с первого раза — и сынок получился. Но потом стал приглядываться — а на кого же сынок похож? Что-то в нем было от Верки, но вот своего он не видел ничего, как ни старался. Мать помалкивала, внучка полюбила, Верку не корила. А чего теперь задним умом гадать? Сын пристроен, семейный он стал гораздо серьезнее. Ну рано оженила она его, зато такую хозяйственную бабоньку заполучила. В станице поболтали, поболтали да и перестали перемывать косточки семье Деревянко, надоело, другие новости не заставили себя долго ждать. Станица большая, людей много — то похороны, то свадьба, то крестины, то драка между мужиками, то бабы друг другу волосья выдирают за одного мужика. За всеми и не уследишь, новостями делиться нужно, так как жизнь наполненная и многообразная.