Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– «Птичий» – значит маленький, несущественный, вполне простительный.
– Значит, это такой маленький грех, который можно простить старым людям? А молодым нельзя? – продолжает «ученица».
– Да, совершенно верно.
Ни колебаний, ни сомнений. Забавно!
– А что можно прощать старым людям такого, чего нельзя простить молодым?
– Например, забывчивость, рассеянность, неаккуратность, – тоном всезнающего наставника произносит Елена.
Для меня, как, впрочем, и для Галины Александровны, уже очевидно, что эта девушка даже первую главу не дочитала с должным усердием. Вероятно, ее настолько пленила фигура Ильи Артамонова-старшего, что все эпизоды, где его нет, были пропущены. По лицам Сергея, Натальи и Артема было заметно, что они прекрасно поняли, о чем идет речь: ребята с трудом сдерживали смех. Все прочие, судя по всему, данный момент упустили.
– А со снохой баловаться? – продолжает спрашивать Ирина, хлопая большими красивыми глазами. – Баловаться означает играть во что-то. Если они просто играют, то почему Горький назвал это грехом? Они что, в карты на деньги играют?
Брови Елены недовольно сдвигаются. Полное непонимание. Учитель молчит. Потом, что-то обдумав, задает строгий вопрос:
– Как тебе не стыдно, Ира! Как такое вообще могло тебе в голову прийти!
Елена улыбается торжествующе, весьма довольная собой: ну как же, вошла в роль, назвала Ирину «Ирой» и на «ты», нашла слова, соответствующие, по ее мнению, типичному поведению школьного учителя.
– Но там же написано!
– Где написано?
– В книге.
Ирина взяла книгу со стола, открыла заложенную страницу.
– Вот, на странице тридцать один, где Петр и Наталья обсуждают своих родителей. «Они, старики, – просты; для них это «птичий грех» – со снохой баловаться». Вы же сами задавали нам этот роман прочитать. Почему мне должно быть стыдно? Вот я и спрашиваю, что такое «птичий грех», и что такое «баловаться со снохой», и почему это для Натальи лучше.
– Лучше? – переспрашивает Елена. – Что лучше?
– Не знаю, я думала – вы объясните. Тут написано: «Это и лучше: к тебе не полезет».
Руки у Елены затряслись, она как-то мгновенно утратила всю свою уверенность. Глаза ее перебегают с Галины Александровны на меня, с меня – на Ирину, потом снова на Галину Александровну.
– Я не понимаю, что здесь происходит, – наконец произносит она, и в голосе ее проступают визгливые нотки.
– Здесь происходит моделирование ситуации, или ролевая игра, называйте, как вам удобнее, – невозмутимо говорит наша дама-профессор. – Урок литературы в десятом классе в средней школе образца тысяча девятьсот семьдесят второго года. Разумеется, современные школьники гораздо более продвинуты и наверняка в курсе, что означает термин «снохачество», они вообще отличаются от своих ровесников сорокалетней давности сексуальной просвещенностью. Впрочем, судя по вашей реакции, ваше поколение тоже не знает такого слова, хотя суть его вас вряд ли шокирует. В семьдесят втором году подавляющее большинство старшеклассников не знало ни слова, ни того, что такая практика существовала и до революции, и после нее. И мы предлагаем вам ответить на вопрос ученицы, заданный при всем классе, на уроке. Вы должны ответить правду, но так, чтобы не подставить ни себя, ни девочку. Прошу вас, отвечайте.
– А в чем я могу себя подставить? – удивляется Елена. – Я не поняла.
– Сейчас увидите. Для начала ответьте ученице, а потом мы разберем последствия вашего ответа.
Елена хватает свой экземпляр романа, открывает на 31-й странице, пробегает глазами по строчкам и заливается краской.
– И что я должна ответить? – Ее голос дрожит.
– Что сочтете нужным. Вы – учитель, перед вами стоит ученик, вокруг еще три десятка школьников, и все вас слушают. Вам решать, что делать.
– А нельзя ничего не делать?
– Нельзя. Заданный на уроке вопрос требует ответа.
– Ну… – Елена переминается с ноги на ногу. – Я тогда скажу ей, чтобы подошла ко мне после урока, я объясню.
– Хорошо. – Галина Александровна кивает. – Это плохой вариант, но имеет право на существование. Урок окончен, девочка подходит к вам. Что происходит дальше?
– Я ей все объясняю.
– Так объясняйте. Мы слушаем.
Елена снова молчит.
– Я… Не готова так сразу… Но я найду какие-то слова, чтобы…
– Чтобы – что?
– Чтобы она все поняла.
– Допустим, – снова кивает профессор. – Знаете, что будет происходить на следующий день?
– Нет, а что будет происходить?
– На следующий день вас вызовет к себе директор школы, будет долго и громко ругать, а потом объявит выговор с занесением в личное дело. Или вынесет вопрос о вашем поведении на партсобрание. Или вообще уволит с волчьим билетом.
– Но за что?! Что я такого сделала?
– Вы допустили нештатную ситуацию. Вы плохо знали предмет, который преподавали, вы не ознакомились тщательнейшим образом с произведением, которое рекомендовали ученикам для изучения, вы не заметили сложных и скользких мест в тексте и не подготовились к ответам на возможные вопросы, вы даже не предвидели возможности таких вопросов. Любые темы, так или иначе соприкасающиеся с сексуальностью, категорически запрещены для обсуждения в советской школе. И если так случится, что вопрос все-таки выплывает, учитель обязан сделать все, чтобы ученики получили ответ и при этом у них не возникало бы ощущения, что речь идет о чем-то запретном или неприличном. Это высочайшее искусство школьной педагогики, и владеют этим искусством очень немногие. Если педагог ответит неграмотно, неумело, неосторожно, директору тут же донесут, что учитель литературы растлевает несовершеннолетних своими разговорами.
– Но как же… – Елена совершенно растеряна. – Ведь я ничего такого не сказала при всем классе, я велела ученице подойти ко мне после урока. Никто не слышал моих объяснений, кроме нее самой.
– Во-первых, дорогая Елена Олеговна, эта самая ученица придет домой и перескажет маме с папой то, о чем вы с ней беседовали. Думаю, что они очень сильно возмутятся, пойдут к директору или позвонят и потребуют принять к вам меры. Во-вторых, среди тридцати учеников данного класса наверняка найдется тот, кто расскажет либо родителям, либо еще кому-то из учителей, что ученица Ирочка задала вот такой смешной вопрос. Или, как вариант, ученик спросит у родителей, что такое «птичий грех», а то Ирочка спросила у учителя на уроке, а учитель не ответил, велел ей подойти на переменке, а интересно же! Уверяю вас, даже в те времена информация проходила достаточно быстро. Если записанный на уроке ролик оказался бы в телефоне директора уже через пять секунд, то сорок лет назад на это потребовались бы максимум сутки. Максимум! А возможно, все стало бы известно уже в течение часа. Подумайте, Елена Олеговна, может быть, вы предложите нам другой вариант вашей тактики на уроке? Такой, чтобы не рисковать своим профессиональным благополучием.