Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эмиль, прекрати уводить разговор в сторону, — сказала она, с такой силой раздавив окурок в хрустальной пепельнице на камине, что та едва не разбилась вдребезги.
— Не пора ли забыть о том, что любой, кто говорит с тобой, думает о Гарте! — Я чувствовала, как он старается, чтобы голос звучал ровно, но Гвен этого, кажется, не заметила.
— А может, я и сама хочу говорить о нем. Это никому не приходило в голову?
Меня почти тронуло ее признание, но потом она изогнулась и картинно, как Лана Тернер, оперлась на камин, так что я подумала, не отрепетировала ли она всю эту сцену заранее.
— Отлично, дорогая, говори о нем, если хочешь, только не забудь вернуться к «Успеху», когда устанешь лить слезы, — сказал Эмиль, опустился в освободившееся кресло и в ожидании сложил руки на груди.
Может быть, я чего-то недопонимаю в их отношениях? Я искренне полагала, что он затеял интервью, чтобы попытаться создать о ней благоприятное впечатление, если не обелить ее. А может быть, гораздо больше, чем ее невиновность, Эмиля интересует судьба его духов, и он использует связанный с ней скандал в корыстных целях? Или не хочет, чтобы из-за шумихи он и его духи отошли на второй план? А может, все дело в деньгах?
— Я не могу вот так взять и забыть об этом, — отрезала она.
Эмиль устало кивнул — очевидно, они и раньше вели подобные споры.
— Ты забыла, как ты его ненавидела, — помнишь только, что любила.
Она подошла ко мне:
— Можете использовать это в своей статье. По-моему, просто находка.
Но одно дело подчиниться требованию явиться по первому зову, другое — писать под чью-то диктовку. Уж этого я делать точно не собиралась. Мне хотелось во всем разобраться, и я решила вернуть разговор в продуктивное русло:
— Значит, вы не в силах его забыть. В таком случае вам, наверное, будет трудно руководить совместным предприятием с мистером Уиллисом?
— Всем нам будет нелегко, — тут же отреагировал на мой вопрос Эмиль, — но особенно творческой команде Гарта. Они были так ему преданы.
— Преданы?! — Гвен извлекла из портсигара вторую сигарету. — Эта команда больше напоминала фэн-клуб сдвинутых подростков — смотреть противно. Я бы не удивилась, если бы эти девицы являлись на презентации с надписью на ладонях «Мы любим Гарта».
Я невольно вспомнила Брента Шоу, мальчика с длинными ресницами и ямочками на щеках — объект своих воздыханий в десятом классе, — и с трудом отогнала наваждение.
— А кто его не любил?
Эмиль посмотрел на меня сурово, а Гвен лишь усмехнулась:
— Считаете, мне следовало завести список?
— Но ведь вас бы в этом списке не было?
— Разве я выразилась недостаточно ясно?
— Не совсем. Между прочим, когда мистер Требаск сказал, что вы помните о своей любви к мужу, вы заметили, что это можно использовать для статьи, хотя могли просто подтвердить его слова.
На этот раз она широко улыбнулась, но улыбка вышла холодной.
— Что вы хотите этим сказать?
— Пожалуй, только то, что в некоторых людях, даже если они вас бесят, остается нечто, что вам по-прежнему небезразлично.
Гвен положила сигарету обратно в портсигар. На мгновение выражение ее лица смягчилось, чего я никак от нее не ожидала.
— Да, — выдохнула она, — черт их побери. — Будто передумав, она все-таки вытащила сигарету и резко захлопнула портсигар. Ее лицо, на мгновение выдав ее истинные чувства, снова стало жестким, но этого мига мне было достаточно, чтобы сделать вывод: она по-прежнему любит Гарта Хендерсона, хотя у нее хватает причин его ненавидеть. Но оставалась одна загвоздка — то, что она до сих пор его любит, вовсе не значит, что она его не убивала.
— Вот что я вам скажу, уважаемая миз Форрестер, — теперь жесткие нотки появились и в голосе, — если бы его убивала я, от него бы и мокрого места не осталось.
— Гвен, — запротестовал Эмиль.
Да, еще одно заявление, которое так и просится в полицейское досье. Но опять-таки, если она со мной говорит так необдуманно, вполне возможно, что она искренна. Лгунья вела бы себя осторожнее.
— Есть у вас предположения, кто мог это сделать?
— Еще один список?
— Так много возможных кандидатов?
Глубоко затянувшись, она внимательно на меня посмотрела. Впервые за время визита я узнала в ней женщину, чьи снимки привыкла видеть на страницах газет и журналов.
— Вообще-то нет.
— Почему — нет?
— Его жизнь была заполнена зависевшими от него людьми. Это, кстати, стало одной из причин, почему я от него ушла. Я хотела быть женой, а не членом секты.
— Мне кажется, — сказала я осторожно, — обе стороны повели себя не совсем разумно.
— А не кажется ли вам, милочка, что вы ведете себя невежливо? — И она рассмеялась неожиданно сильным красивым смехом.
Вот незадача: я хотела, не теряя времени, приступить к главному, но Гвен Линкольн, судя по всему, привыкла сама стоять у руля, и не имело смысла идти ей наперекор. Кроме того, я чувствовала, как все больше напрягается Требаск: разговор продолжал крутиться вокруг убийства, а не вокруг его детища.
— Я пытаюсь быть объективной.
— Получается?
Я не смогла сдержать улыбку:
— У меня не слишком много опыта.
— Не беспокойтесь. Как бы вы ни поступали, что бы ни говорили, люди будут к вам несправедливы — им не угодишь. Так почему не говорить то, что думаешь?
— Спасибо за совет. Его убили вы?
Эмиль подскочил:
— Все, довольно!
Гвен рассмеялась еще громче:
— Молодец, Молли! Нет, не я. Эмиль, сядь.
Но вместо того чтобы подчиниться, он встал надо мной, замахал руками, потом сунул их в карманы, но я успела заметить, что руки у него дрожат.
— Я просил вас написать статью, чтобы поддержать Гвен в нашем новом предприятии, а не способствовать распространению еще более нелепых слухов о смерти Гарта.
— Эмиль, — сказала Гвен примирительно, — давай-ка взглянем на это с другой стороны. Что больше пойдет на пользу нашему проекту — вежливая болтовня, во время которой мы пытаемся обходить острые углы, или статья, которая заставит всех заговорить о нас?
Было совершенно очевидно, что Эмиль утратил контроль над ситуацией. Понимал ли он сам это так же ясно, как я? Характерно ли это для их взаимоотношений вообще или она проявила такую решительность только в этом вопросе? Казалось, ей не терпится что-то мне рассказать, но она ждет, когда я задам ей нужный вопрос. Она величественно положила руку ему на плечо и заставила снова опуститься в кресло, а сама устроилась на ручке, как сначала сделал он.