Кэтлин отвернулась, стараясь скрыть слезы. Настало долгое молчание.

— Мать-настоятельница отдала мне это перед тем, как я покинула аббатство. — Рука Кэтлин осторожно коснулась драгоценного браслета. — Должно быть, он когда-то принадлежал моей матери. Всю свою жизнь я гадала, какие они, мои родители. Должно быть, красивые, благородные и храбрые, думала я, мои мама и папа, которые любили меня так же, как я их. Когда-нибудь мы встретимся, они обнимут меня и я узнаю наконец, почему они покинули меня. Они были почти живыми, настоящими. И вот одно твое слово — и их нет. Они ушли навсегда, и я уже никогда, никогда не увижу их. Никогда!

— Ты не права. — Кэтлин вздрогнула, почувствовав прикосновение его руки. — Они не ушли навсегда. В песнях бардов твои родители будут жить вечно.

Украдкой покосившись в его сторону, она заметила, что он как будто колеблется. И тем не менее он продолжал:

— Ты — дочь могучего Финтана Макшейна, воина столь славного и знаменитого, что о нем и его волшебной силе сложили легенды.

Кэтлин с раздражением отмахнулась:

— Мне не нужны ни легенды, ни сказки о волшебстве и волшебной силе! Я хочу иметь что-то свое, родное, а не плод чьего-то вымысла!

— Но это вовсе не сказки — то, что я рассказываю о твоем отце. Это правда!

— Так ты знал его?

— Думаю, никто на свете, кроме жены Гренны, не знал его по-настоящему. Его дар всегда служил преградой между ним и остальными воинами.

— Что это за таинственный дар?

— Никогда, ни разу в жизни он не промахнулся мимо цели. Это чудесно уже само по себе. Но становится настоящим чудом, если знать, что Финтан был слеп.

— Слеп?! Но это… это же невозможно! Откуда ему было знать, куда он нацелил копье?

— Барды говорят, что если остальные воины видят глазами, то Финтан видел сердцем. Якобы у Финтана был соперник, также добивавшийся любви твоей матери, и когда она предпочла твоего отца, негодяй ослепил Финтана, чтобы счастливец никогда в жизни не увидел ее прекрасного лица. Понимая, что означает потеря зрения для знаменитого воина, которого она полюбила, Гренна якобы отправилась к феям и умоляла их взять ее собственные глаза, лишь бы Финтан прозрел. Ее горькие слезы тронули фей, они пожалели несчастных влюбленных и наградили Финтана божественным даром внутреннего зрения.

— Перестань! — Горло Кэтлин сжала судорога. — Перестань выдумывать сказки, чтобы утешить меня!

— Ты не веришь мне? Что ж, не могу тебя винить. Я бы и сам не поверил, если бы не видел собственными глазами, как бросок его копья спас мою собственную шкуру. Если бы не Финтан, быть бы мне разрубленным надвое боевым топором!

— А моя мать? Ты знал ее?

Нилл, казалось, смутился.

— Она была похожа на тебя — с такими же темными волосами и синими глазами. И все-таки не такая. — Взгляд его остановился на зардевшемся личике Кэтлин. — В ее красоте я видел один лишь яд, вроде того, что погубил моего отца.

Глаза Кэтлин вспыхнули. Она закусила губу, и Нилл тревожно покосился в ее сторону.

— Ты хотела узнать, кто были твои родители? — хмуро спросил он. — Однажды я слышал, как твой отец говорил, что ослеп, потому что Гренна была светом его очей.

Горло Кэтлин сжалось.

— Может быть, поэтому я была им не нужна, — едва слышно прошептала она.

Кэтлин обхватила себя руками, пытаясь представить себе эту великую любовь, столь сильную, что о ней слагались легенды, — любовь, которую родители не хотели разделить даже с ней. Браслет больно врезался в ее запястье. Она с горечью вспоминала, как еще ребенком гадала, какой же ужасный грех лежит на ней, раз родители отреклись от нее с самого рождения. Теперь их уже нет, и она никогда не сможет спросить их об этом.

Кэтлин удивленно вздрогнула, почувствовав, как теплая ткань плаща укутала ее плечи. Она еще хранила тепло сильного тела Нилла, пахла землей и ветром и еще чем-то неуловимым — должно быть, самим Ниллом.

Наконец она крепко уснула. Тихие, судорожные вздохи сменились спокойным посапыванием. Уснула, подумал Нилл и облегченно вздохнул. Но совесть его была неспокойна.

О чем, черт возьми, думал Конн, когда посылал его с этим поручением?! Куда лучше было бы отправить в аббатство одного из придворных шаркунов, которым обычно так ловко удается осушать слезы молоденьких женщин. Или хотя бы Деклана. Нилл прикрыл глаза, представив себе дородного рыжеволосого воина, который, пожалуй, был единственным, кого он мог считать другом.

Деклан, о чьем уродливом шраме, обезобразившем лицо, все мгновенно забывали, стоило ему разразиться добродушным смехом… Деклану и в голову бы не пришло вот так, без подготовки, ляпнуть, что никого из ее родных уже нет в живых. Он бы придумал, как утешить ее.

Да, но даже если бы Конн и послал Деклана, все равно куда больше Кэтлин нуждалась в женщине, которая смогла бы смягчить горечь первого удара, хотя бы вначале, пока Кэтлин еще не оправилась после того, как ее чуть ли не силой увезли из аббатства.

Взгляд Нилла невольно снова обратился к Кэтлин. На фоне темной подкладки плаща ее измученное личико казалось особенно бледным. Одну руку она подложила под щеку, как наплакавшийся ребенок. Колечки черных волос оттеняли кожу, белую, словно лепесток лилии. Шелковистые густые ресницы бабочками трепетали на щеках, губы слегка приоткрылись во сне.

Можно было бы принять ее за Спящую Красавицу из сказки, если бы не блестящие дорожки слез, еще не высохшие на щеках, и то, как она съежилась, обхватив себя руками, словно ожидая следующего удара.

Удара вроде того, что нанес ей он, когда сказал, что родители ее умерли. Нилл почувствовал угрызения совести. Нет бы ему промолчать! Пусть бы на здоровье забивала себе голову всякой чепухой о матери с отцом, которых не видела никогда в жизни.

Так нет же, словно черт тянул его за язык. Теперь он обречен смотреть, как эта девушка истекает кровью от раны, только ранено было не ее тело, а то, что гораздо глубже — ее душа.

Он причинил ей боль, и все же нельзя было привезти ее в замок Конна, когда она ничегошеньки не знала! Как он мог позволить, чтобы она только там узнала бы горькую правду и чужие люди стали бы свидетелями ее горя?! Кому бы не захотелось полюбоваться, как станет убиваться дочь прославленного героя?! В Гленфлуирсе наверняка найдется немало таких, которые возненавидят Кэтлин за ее красоту, грацию, да и просто за то, что она дочь знаменитого Финтана Макшейна.

Только почему при одной мысли об этом вся кровь разом вскипает в его жилах? Что это — неужели гнев, который никогда не охватывал его прежде? Нилл попытался взять себя в руки. Для подобных сантиментов сейчас не время.

Он тяжелым взглядом уставился на огонь, перебирая в памяти каждое оскорбление, каждую презрительную усмешку, которые услышал за все эти годы. Даже несмотря на неизменную доброту Конна, в душе его вечно кровоточила рана и сердце его, измученное стыдом и ужасом из-за предательства отца, казалось, вот-вот разорвется на части.