* * *

Артемас тосковал, лежа на койке в маленькой комнатенке с зелеными стенами, полупустой, если не считать простой и грубой обстановки. С каждым днем в нем укреплялось и росло сознание собственной бесполезности Он с трепетом вскрыл маленький конверт. Натруженные руки с мозолями от муштры и обязанностей курсанта военного училища еле слушались. Какая прелесть — эти аккуратно выписанные буквы миссис Маккензи по сравнению с окружающим!

«Здесь всегда найдется место для тебя. Если тебе станет плохо или одиноко, вспомни о нас. Не забывай, что ты сам хозяин своей судьбы, и поступай всегда так, как считаешь нужным. Мы всегда разделим твое горе и никогда не оставим тебя».

Детские каракули Лили завершали это послание.

В ответ он вкратце рассказал о школе, о каком-то очередном вечере… Миссис Маккензи долго еще отвечала ему письмами о повседневных заботах, событиях на ферме, идущих своим чередом. Внизу всегда стояла подпись Лили. В своих фантазиях Артемас дополнял ее откровения тем, чем хотелось.

Шульхорны вкладывали свой капитал в развитие газетной индустрии, но это было очень давно. Последний серьезный бизнесмен из рода Шульхорнов переместил деньги. Теперь Шульхорны делали разные инвестиции.

— Никогда не разделял твоих принципов, — однажды признался отцу мистер Шульхорн.

Артемас и не сомневался в этом.

Мистер Шульхорн и мать мальчика некогда учились в одном университете, пока ее не отчислили за какие-то, никому не известные провинности. Шульхорны обитали в своем родовом поместье за Филадельфией, где Артемас не очень-то любил проводить летние каникулы, но уж лучше там, чем дома с дядей Чарли, который постоянно совал нос в дела племянника и унижал его.

— Ты ничего не достигнешь в жизни, всегда будешь проигрывать, — самодовольно вещал он. — Так же, как твой отец.

На стенах нижней галереи Шульхорна висели многочисленные головы животных и чучела птиц. Отец с мистером Шульхорном были заядлыми охотниками, мать, впрочем, тоже, правда, она предпочитала охоту верхом на лошади, преследуя зайцев и лис гончими.

— Стрельба не для поединка. — Мать с наслаждением предавалась борьбе.

Через садовую террасу до Артемаса долетел громкий голос и смех миссис Шульхорн. Он ненавидел эту женщину и вспоминал или думал о ней, сгорая от стыда. Она была третьей женой мистера Шульхорна и, вероятно, стала ею в результате случайной встречи.

Однажды, подкараулив Артемаса в коридоре, она прижала его к стене.

— Какой ты милашка, — начала она. — Такой правильный и скромный, всегда так смотришь своими серыми глазами, словно осуждаешь. Мне всего двадцать три, а ты бежишь от меня, будто я какая-то несносная старуха.

Смущая его своим откровенным лукавым взором, она просунула руку ему между ног и обдала жарким дыханием, душистым от минта и ликера. Он не смел пошевельнуться, трепеща от отвращения и возбуждения одновременно, в то время как девушка продолжала свои настойчивые ласки. Дыхание мальчика участилось, приятная истома разлилась по всему телу. Что-то удерживало его поступить согласно разуму — прогнать ее. Инстинктивно он сунул руку в шорты и ощутил неудержимый теплый поток унизительной влаги.

— Не такой уж ты святой, малыш. — Она рассмеялась и оставила его.

На длинной веранде с другой стороны дома слуги накрывали на стол. Мать, отец и Шульхорны весь день играли в теннис и бридж и теперь вальяжно развалились в тяжелых тиковых креслах с сигаретами и горячительными напитками. Дети Шульхорна от двух его первых браков уехали на коневодческую ферму.

Артемас же устроил пикник своим братьям и сестрам в японском чайном домике. Там в лесу, за ухоженной лужайкой, он с интересом наблюдал, как они радостно плещутся в большом бассейне Шульхорнов, криком прогоняя послеполуденную дремоту.

Несколько месяцев назад родители уволили гувернантку и распустили всех слуг, возможно, вследствие какого-либо сомнительного долга отца или таинственной неудачной инвестиции. А может, очередная блажь заставила его здорово потратиться на кого-нибудь или что-нибудь.

Артемас устал возиться с малышней, выполняя обязанности родителей. Джеймсу исполнилось двенадцать, и он мог бы ему помочь, но из-за его непредсказуемого темперамента никогда ни в чем нельзя было быть уверенным. Кроме того, Джеймс всегда ждал команды от Артемаса, не проявляя никакой инициативы. До восьми лет Джеймс мочился в кровати, и благодаря насмешкам отца и болтовне матеря этот факт не был секретом.

Теперь дети спокойно обедали за отдельным столом, в стороне от взрослых. Артемас разрезал Джулии ростбиф, уговаривал Элизабет на время отложить куклу, счищал грязь с футболки Майкла и глаз не спускал с хитрющей Кассандры, так и норовящей залезть в тарелку Джеймса, который беззаботно жевал фруктовый салат.

Артемасу не хотелось ругать Касс, ей и так здорово доставалось от матери. Девочка оказалась самой толстой среди десятилетних детей в Америке. Ее светло-карие беспокойные глаза были маяком страдания. Мать, худющая как тростинка, по своему обыкновению унижала ее гораздо больше, чем та ела.

Элизабет, в противоположность сестре, была изящной и стройной, под стать своему брату-близнецу Майклу. Теперь она села с краю, рядом с Артемасом и, когда тот строго взглянул на нее, оперлась на брата и тяжело вздохнула, как уставшая от жизни женщина. Ее собственный маленький мирок, населенный невидимыми друзьями, которые никогда не угрожали ее природной застенчивости, был закрыт для посторонних.

— Ты в порядке, пиявочка? — обеспокоился Артемас.

Она покраснела и прислонилась к его плечу. Брат неловко погладил ее по голове, недоумевая по поводу ее застенчивости. Она была любимицей отца, видимо, сыграли роль прекрасные золотистые волосы и густые ресницы. Артемас и Кассандра были брюнетами, как их испанская бабушка; Джеймс — шатен, как отец; Майкл — блондин. Волосы Джулии, желтовато-белые и прямые, по словам матери, смахивали на дешевое масло.

Отец открыто выделял Элизабет, часто качал ее на руках и поглаживал по голове. Он никогда не смеялся над ней и закрывал глаза на недостатки.

Но однажды ночью, в прошлом году, она тихо подошла к кровати Артемаса, хныча и цепляясь за него. Он не на шутку встревожился — слишком он взрослый уже для того, чтобы пускать свою младшую сестру к себе в постель, когда ей снятся кошмары.

Успокоив, он относил Элизабет обратно в ее комнату, но ситуация каждую ночь повторялась. В отчаянии Артемас рассказал обо всем гувернантке, та с пристрастием расспросила Элизабет. Но сестра твердила только то, что за ней гнались чудовища, а старший брат прогнал их прочь. Гувернантка стала запирать ее на ночь, но теперь гувернантке отказали, и, потеряв терпение, Артемас просто поворачивался спиной к сестренке, позволяя ей прижаться к нему.

Майкл наблюдал за всем происходящим с веселой беззаботностью. Бледный и худой, он постоянно страдал от аллергии и астмы, но его ангельская улыбка и живое воображение и мертвого бы подняли из могилы. Он уже каламбурил. Бабушка Коулбрук часто повторяла: «Noblesse oblige»[8], а Майкл произносил: «No less oh please»[9]. Мать изящно фыркала, мол, он не понимает, однако братишка, безусловно, был в курсе.