Я предпринимаю прогулку по кораблю. Он довольно старый и носит вместо прежнего названия «Екатерина» новое — «Дзержинский», по имени широко известного организатора транспортного дела. На главной палубе две отдельные группы по 25 кают первого и второго класса с двумя обеденными салонами. Вокруг широкая крытая прогулочная галерея. Среди пассажиров многие в партийной униформе, военной или ГПУ. На нижней палубе ужасная теснота, один сплошной оборванный клубок людей. Вид такой орды мне уже не нов, и я не нахожу его больше таким чудовищным, как в первые дни в Сибири. Некоторые из этих оборванных личностей пытаются проникнуть на нашу палубу, и команда постоянно занята тем, чтобы наводить порядок в обществе. Однако вечером кое-кому удается под защитой темноты найти место для сна под лавками на обходной галерее. Пара бездомных детей едет зайцами в спасательных шлюпках. Каждый день их гнезда разоряются под громкий смех и всеобщее одобрение.

Обслуживание на пароходе неплохое, но дорогое. Часто подают утку и рыбу. Хорошо, что я сам запасся провиантом, поскольку хлеба хватает только-только, а масла и колбасы, естественно, вовсе нет. Каждые два или три часа мы поворачиваем против течения и причаливаем около какой-нибудь деревни. Для деревни это особое событие, поэтому, когда пароход приближается, все стоят на берегу. Некоторые крестьяне носят в корзинах на продажу бутылки с маслом, рыбу и яйца. Пароход подходит к берегу, и с него скидываются две длинные доски в качестве мостков. Высаживается куча народу и начинается выгрузка ящиков и мешков. Когда с этим покончено, несколько десятков матросов начинают бегом загружать поленья, уже сложенные на берегу и предназначенные для котла. С невероятной быстротой укладывают два матроса поленья на две длинные деревянные палки, превращенные в носилки, и штурмуют с ними по доскам-мосткам пароход, крайне грубо обходясь со всеми, кто оказывается на дороге. Иногда кто-то из матросов падает во время этих диких гонок в воду, к удовольствию деревенских жителей и пассажиров. Но иногда я вижу и матросов, работающих крайне медленно, с полной невозмутимостью укладывающих одно полено за другим на носилки. Погрузка тогда длится бесконечно. Я спрашиваю товарища капитана, чем можно объяснить такую удивительную разницу в скорости работы.

— Да. — смеется он, — причина в деньгах. Мы отводим на каждую погрузку пятнадцать минут. Если же ребята управятся быстрее, то кроме своей зарплаты они получат еще и премию, это означает, что 50 % того, что пароход сэкономит благодаря быстрому отплытию, будет поделено между матросами. Иногда, правда, происходит так, что из-за большого объема груза, время уходит, и когда нет надежды на премию, все идет так, как вы это наблюдали.

Капитан — симпатичный пожилой человек. Он угощает меня чаем в своей каюте, я даю ему сигареты. Уже тридцать лет ходит он этим маршрутом, и тем не менее, как говорит он мне, каждый рейс — новый, и течение каждый раз разное. Песчаное ложе реки находится в постоянном движении, и там, где сегодня глубокий фарватер, завтра может оказаться мель и песчаная банка. Острова исчезают и возникают вновь. Но капитану знакомы признаки песчаных банок, в таких местах пароход двигается медленно, а на носу стоит матрос и десятиметровым шестом проверяет глубину.

«Четыре, три с половиной, пять…» — кричит он непрерывно в рупор, стоящий рядом с ним.

Утром второго дня мы сворачиваем в голубую Томь и плывем, теперь уже против течения, к Томску. Около полудня мы приближаемся к городу, расположенному на высоком берегу реки.

Город выглядит не особенно ухоженным, но все-таки более цивилизованным, чем Новосибирск. Высокие крыши и башни с луковками множества церквей, много каменных домов, тут и там густая листва между строениями. Томск не особенно красив, но тем не менее интересен. Красивы парки, которые пронизывают город и придают ему в некотором роде цельный характер, хотя градостроительно он угрожает рассыпаться. Это пестрая мешанина монастырей и церквей, белого и золотого, простых рубленых изб, старых каменных строений, новых советских зданий, классицистических шеренг домов и немногих старых общественных зданий с греческими колоннами. Здесь тоже есть улиц почти вся прямоугольно монотонная, хотя рельеф очень подвижный и территория резко понижается к берегу реки. Город соединен железнодорожной линией с транссибирской магистралью, но из-за быстро растущего значения Новосибирска как центра управления края Томск постепенно теряет свою значимость.

Если теперь университет с его широко известным медицинским факультетом переедет в Новосибирск, старый культурный центр Сибири будет окончательно «ликвидирован».

На следующий день после полудня мы выступили в обратный путь. Я познакомился на пароходе с профессором Томского университета, который собирался ехать через Новосибирск на Бийск, чтобы вблизи города Улала[19] на Алтае организовать новый курортный комплекс. Он был убежденным членом партии и гордо носил высокий орден на груди, орден, приносивший ему месячную ренту в 40 рублей. Профессор показал мне генеральный план курорта, который он, медик, сам спроектировал.

Курорт был задуман грандиозно, как и все что проектируют русские, с банями, лечебными корпусами, парками, бассейнами, подиумом для музыкальной капеллы и со всем прочим, что положено.

— Да, — подмигнул он мне, — еще пара годочков, и мы и здесь обгоним Европу. На Алтае есть все мыслимые минеральные источники. Не хватает только пары железнодорожных линий.

Я знал, как обстоит дело с железнодорожными линиями на Алтае и вообще в СССР, и промолчал.

Выпьем за строительство социализма, — он чокнулся со мной стаканом водки, и я невольно подумал о пролетариях на нижней палубе, на чьих спинах мы, пассажиры первого класса, сидели.

Взгляните на рыбаков вон там на берегу, которые должны ловить рыбу согласно московским планам, — сказал я. — Они тоже верят в социалистический рай? Они ждут уже 15 лет исполнения своих желаний, товарищ профессор, и сегодня этим людям приходится хуже, чем раньше. Конечно, им и раньше было не позавидовать, им нужно было ловить рыбу и ее продавать; но пара копеек имела все-таки конкретный смысл, они могли даже если и не многое, но кое-что купить. Сегодня, как и раньше, они ловят рыбу, но теперь они должны выполнять предписанный им слишком высокий план, а деньги, которые они получают, не имеют цены.

— Дорогой товарищ, почитайте вы наконец газеты! Как счастливы эти люди! И как счастливо будут жить их дети и внуки! Собственно, мы этого уже достигли. Первого января, когда начнется второй пятилетний план, уровень жизни этих людей увеличится втрое. Сталин это ясно сказал. Вы должны непременно читать газеты. То, что вы видите своими глазами, создает у вас неправильное представление о нашей системе!

Вот это, про газеты, я слышал уже неоднократно.

Анекдот, который на эту тему ходил в Новосибирске, выглядел следующим образом:

Учитель рассказывает в Москве школьникам о новой большой фабрике, которая построена на Тверской улице в таком-то и таком-то месте. Встает маленький Ваня и говорит: