Если бы бронемашины двигались вместе с пехотными цепями, они, возможно, заставили бы противника умолкнуть, но этого не случилось. О совместных действиях пехоты и бронемашин двадцатидевятилетний капитан слышал только краем уха, но вот как проводить их – это он представлял слабо. К тому же у бронемашин вот-вот должно было кончиться горючее, и экипажи машин заглушили свои моторы.

От новой неудачи и новых потерь Гусыгин окончательно скис. Настоящая война разительно отличалась от тех маневров, в которых он участвовал прежде. За два года пройдя путь от командира роты до командира батальона, он так и остался хорошим исполнителем чужих приказов, но не более того. С хорошей анкетой и показателями строевой и политической подготовки, он прекрасно подходил на должность комбата в мирное время, но совершенно не годился в военное. Оглушенный и испуганный неудачей, Гусыгин никак не мог принять самостоятельного решения относительно судьбы вверенных ему трехсот с лишним людских жизней.

Отправив в полк нарочного с докладом о боевом столкновении с поляками, он с ужасом ждал решения комполка и ничего хорошего в нем для себя не видел. Единственным выходом до того, как начальство примет свое грозное и, скорее всего, карающее решение, капитану виделся штурм фольварка всеми силами батальона. На это его настраивал неутомимый политрук Заворыкин, дожидавшийся отправки в медсанбат.

– Только смелые и решительные действия смогут смыть ту постыдную трусость, которой покрыли себя солдаты из роты старшего лейтенанта Зорькина! Под прикрытием огня бронемашин надо смело атаковать позиции врага и выбить их из укрепления! – вещал недостреленный политрук, и комбат был в принципе с ним согласен. Но при этом он хорошо понимал, что батальон понесет ощутимые потери, и за них в первую очередь спросят с него, а не с Заворыкина. Поэтому для прикрытия своей спины он приказал собрать совещание командиров рот, чтобы принять нужное решение коллегиально.

Капитан был полностью уверен, что с помощью Заворыкина сумеет получить согласие на штурм, но неожиданно для себя встретил энергичное сопротивление со стороны лейтенанта Любавина.

– Бросать батальон на неподавленные огневые точки врага – это непродуманное решение, товарищ капитан. Атакующий позиции врага в лоб с неподавленными точками батальон рискует понести огромные потери. К тому же среди наших солдат много необстрелянных призывников, которые сразу залягут под огнем противника.

– Вы трус, Любавин! – взвился Заворыкин. – Только после вашего самовольного взятия на себя командования ротой, вместо того чтобы продолжить наступление, бойцы стали отступать! Ваши действия недостойны звания советского офицера.

От столь грозного обвинения все командиры взводов мгновенно притихли, а некоторые стали отодвигаться в сторону от лейтенанта. Момент был не из приятных, но Любавин и не думал пугаться.

– Если бы я не дал команду на отход, противник фланговым огнем всю роту бы выкосил. А команду над ротой я принял согласно Уставу в связи с выбытием из строя командира роты.

– Ваше действие по Уставу не оправдывает вашей трусости. Надо было быстрее атаковать, а не рассуждать! – политрук попытался развить свою любимую тему, но ему помешало появление врача. По настоянию медика Заворыкин покинул военный совет, уехав в тыл вместе с другими ранеными.

С его удалением обстановка моментально разрядилась и у командиров рот и взводов прорезался голос. Многие согласились с мнением Любавина, что атака в лоб приведет к большим потерям.

– Может, стоит под прикрытием пулеметов бронемашин послать несколько солдат с гранатами, чтобы они подавили пулеметные гнезда врага… – предложил комвзвода Нефедов, и Гусыгин моментально загорелся этой идеей.

– Верно, пустим несколько солдат, кто-то из них доберется и уничтожит пулеметы поляков… – он обвел взором офицеров, как бы спрашивая их согласия, но Любавин вновь был иного мнения.

– Неизвестно, сколько боезапаса осталось у пулеметчиков бронемашин. Очень может быть, что в самый нужный момент люди останутся без прикрытия.

– Это война, лейтенант. Здесь приходится рисковать жизнью ради выполнения боевого приказа.

– Если это приказ, то прошу оформить его в письменном виде, а если это обсуждение задачи, то это предложение сильно рискованное. Я считаю, что следует подождать подхода танков. Со слов командира бронемашины, они шли следом за ними и скоро должны подойти. Их орудия подавят пулеметы поляков, и мы сможем продолжить движение.

– Никто не знает, когда эти танки подойдут!

– Значит, надо послать на их поиск разведчиков и привести их сюда, – настаивал Любавин, но командный голос из-за спины разбил все его надежды.

– Танков долго еще не будет. У одного кончилось горючее, а у второго поломка двигателя. Я встретил их на дороге в десяти километрах от вас и могу с уверенностью сказать, что на их орудия рассчитывать не стоит, – произнес рослый комдив, неизвестно как очутившийся в этом месте.

– Товарищ комдив! – Гусыгина как пружиной подбросило при виде высокого начальства. – Во время выполнения приказа командования батальон встретил серьезное сопротивление со стороны поляков, засевших в фольварке и огнем своих пулеметов мешающих нашему продвижению на Львов. В настоящий момент проводится постановка задачи командирам подразделений о штурме силами батальона вражеских укреплений. – Все это было произнесено испуганным комбатом скороговоркой, страстно пожиравшим глазами Рокоссовского.

– Сколько пулеметов у противника?

– Два, товарищ комдив. Оба расположены по флангам, но мы сможем нейтрализовать их во время атаки огнем двух бронемашин.

– И сколько человек после этого штурма вы намерены привести к Львову. Сто? Сто пятьдесят? Пятьдесят? Сколько? – в лоб спросил комдив Гусыгина.

– Мы рассчитываем послать впереди цепей бойцов с гранатами, которые подавят огневые точки противника, и тогда возьмем фольварк, – попытался выкрутиться капитан, но комдив не согласился и с этим вариантом.

– И как много времени вам понадобится для этого. Час, два, три?

От столь конкретных вопросов комбат увял, и тут в разговор вмешался Любавин.

– Разрешите обратиться, товарищ комдив.

– Обращайтесь, товарищ лейтенант.

– Лейтенант Любавин. Согласно карте здесь должен быть овраг. Можно попытаться по нему скрытно обойти фольварк и ударить в тыл противнику.

– Какая карта?! Вы что, белены объелись, Любавин?! У нас нет карт этой местности! Только в штабе полка или дивизии! – взорвался в праведном негодовании Гусыгин, но комдив взмахом руки прервал его гневную тираду.

– Что за карта, лейтенант? Откуда?

– Это польская карта, товарищ комдив. Она изъята мною у офицера польского поста, которого мы вчера разоружали за рекой Серет… – Любавин достал карту из планшета и протянул ее комдиву.

– Вы знаете польский? Без знания языка в карте трудно разобраться, особенно с второстепенным направлением.