Единственное, что осталось за кулисами, – это сговор с целью добиться обвинения Бейлиса и отвлечь внимание от Чеберяк. Обвинение, судя по всему, было заинтересовано скорее в доказательстве ее невиновности, чем в сборе серьезных улик против Бейлиса. Поэтому в обвинительном акте факты, призванные оправдать Чеберяк, занимали больше места, чем те, которые демонстрировали вину подсудимого. Одна из причин выбора такой стратегии была очень простой: власти понимали, что обвинить Бейлиса, скорее всего, будет невозможно, однако были уверены, что смогут убедить присяжных в совершении ритуального убийства. Иными словами, всему миру хотели продемонстрировать, что евреи в XX веке совершают обрядовые убийства христианских мальчиков. Чтобы дело выглядело убедительным, следовало доказать невиновность Чеберяк.

Кое-кто из журналистов сразу же заметил это. Как указывал корреспондент «Киевской мысли», «по обвинительному акту, это должен быть фанатик, изувер». Если это так, рассуждал корреспондент, как могут власти подозревать Бейлиса, «который не имеет даже и пейсов… не соблюдает даже субботы»? Какой же он фанатик? По мнению журналиста, «не против Бейлиса направлен, главным образом, обвинительный акт, а против того народа, в среде которого ему выпало на долю родиться», и даже в случае его оправдания евреев не оставят в покое, так как все узнают об употреблении ими крови христиан[30].

Защите Бейлиса удалось привлечь целую плеяду известных адвокатов. Все защитники прекрасно знали положения закона и чувствовали себя как дома в зале суда, устраивая перекрестные допросы свидетелей и не без удовольствия заводя споры по процедурным вопросам с обвинителями и судьей. Когда адвоката Марголина отстранили от процесса из-за имевших место ранее контактов с Чеберяк, защиту возглавил О. О. Грузенберг. Он считался лучшим среди евреев адвокатом по уголовным делам, неустанно защищая тех, кого обвиняли в политических преступлениях, – в частности, М. Горького и Л. Д. Троцкого, обвиненных в участии в революционных событиях 1905 года. Грузенберг, выступавший за расширение гражданских прав и политических свобод, охотно воспользовался возможностью устраивать перекрестные допросы свидетелей со стороны властей. Ему помогали А. С. Зарудный, Д. Н. Григорович-Барский и Н. П. Карабчевский (все неевреи). К защите присоединился и В. А. Маклаков, адвокат, либерал по убеждениям и депутат Государственной Думы. По иронии судьбы его брат Николай, придерживавшийся противоположных политических убеждений, во время процесса был министром внутренних дел.

Правительство представлял государственный прокурор О. Ю. Виппер, выбранный Щегловитовым: предполагалось, что его неприязнь к евреям должна помочь в обвинении Бейлиса. Российское законодательство разрешало участие в суде частных поверенных, которые представляли истцов по гражданским делам, желавших получить денежное возмещение или восстановить свою честь без подачи отдельного иска. Прокурор и частные поверенные действовали независимо друг от друга, но преследовали общую цель – добиться вынесения обвинительного приговора. Одним из двух частных поверенных на процессе был Г. Г. Замысловский, думец-антисемит, который вместе со студентом Голубевым популяризировал версию ритуального убийства.

Другим – А. С. Шмаков, тоже член Думы, известный своими антисемитскими взглядами и, как и Замысловский, много сделавший для создания образа Андрея как жертвы ритуального убийства. Говорили, что одна из стен в его кабинете была увешана изображениями еврейских носов.

Замысловский и Шмаков представляли мать Андрея, хотя неясно, как смерть сына затрагивала ее честь или материальные интересы[31]. Сначала она отвергла сделанное ими предложение, но затем согласилась – под давлением «Союза русского народа» и «Двуглавого орла», которым хотелось, чтобы оба думца участвовали в процессе, так как те твердо поддерживали версию ритуального убийства. Оба проявляли большую активность, сыпля вопросами и замечаниями во время выступлений свидетелей и неизменно озвучивая свои антисемитские предрассудки. Судьей на процессе был Ф. А. Болдырев. Его реплики и общая манера вести заседания выдавали сочувствие обвинителям, но все же он призывал к порядку представителей обвинения и частных поверенных, когда те делали наиболее безответственные и антисемитские заявления.

Опасаясь, что во время процесса могут случиться волнения, политические протесты и даже погромы, власти удвоили усилия по поддержанию законности и порядка. За две недели до начала процесса киевский генерал-губернатор приказал расквартировать в полицейских участках города 300 казаков, готовых действовать при малейших признаках беспорядков. Он также усилил полицейский надзор на весь срок процесса, особенно в еврейских кварталах. Кроме того, власти ввели более пристальное наблюдение за правыми и левыми организациями и предупредили черносотенцев и еврейскую общину о недопустимости каких-либо манифестаций и шествий. Несмотря на это предупреждение, студенты-социалисты в Политехническом институте в начале октября устроили небольшую манифестацию в поддержку Бейлиса и были тут же задержаны полицией. Некоторые студенты университета стали бойкотировать занятия, но призыв киевских социал-демократов к однодневной забастовке в знак солидарности с Бейлисом не нашел отклика (см. Документ 32). Полиция также наблюдала за происходящим в ресторанах, трактирах, пивных, уделяя внимание прежде всего безработным и необразованным посетителям, которые считались особенно восприимчивыми к погромной агитации. Ходило множество слухов о скором погроме, но за все время процесса не было отмечено случаев насилия в отношении евреев.

Власти не только принимали полицейские меры, но и старались ослабить страх и тревогу среди населения. Чиновники тщательно следили за газетными статьями и листовками, которые, по их мнению, возбуждали взаимную ненависть между евреями и неевреями, распорядились конфисковать печатную продукцию, угрожавшую спокойствию в городе, и сделали попытку задержать тех, кто отвечал за выпуск оскорбительных материалов. Сохранился отчет чиновника, ответственного за надзор над прессой, о действиях, предпринятых после выхода подстрекательской статьи в «Двуглавом орле» (см. Документ 33).

Редакции некоторых газет проявляли ответственность, успокаивая страхи и обходя молчанием слухи о ритуальном убийстве. В статье «Вечная сказка», помещенной в газете «Народная копейка», кровавый навет осуждался как клевета со стороны тех, кто «сеет тьму и невежество», и выражалась озабоченность в связи с тем, что обвинение в ритуальном убийстве угрожает евреям по всей империи (см. Документ 34). Консервативное «Русское знамя» призывало черносотенцев сдерживаться и вести себя мирно и благоразумно. Однако автор этой статьи не испытывал симпатий к евреям – он был лишь убежден, что присяжные осудят Бейлиса, и беспокоился, что антиеврейские выступления сведут на нет победу христианства над иудаизмом и евреями. При этом его заявление о том, что евреи сами рассчитывают вызвать антиеврейские беспорядки, подчеркивало противоречивые побуждения, которые двигали правыми антисемитами (см. Документ 35).

В течение процесса полиция и обвинители получали много писем от тех, кто желал помочь правительству. Авторы их, разумеется, считали, что исполняют свой гражданский долг, заботясь о благополучии общества и безопасности сограждан. Появление слоя образованных людей, намеренных действовать независимо от самодержавной власти и участвовать