– Вы имеете в виду, что ангелы воплощаются в людях?

– Именно! – обрадовался батюшка тому, что Алла уловила его мысль. – Господь говорит с нами не лично, а через людей и их поступки. Главное – услышать, разглядеть, понять, что ОН с тобой беседует и направляет тебя. Наверное, и с ангелами так же!

* * *

Белкину казалось, что он вновь окунулся в атмосферу шальных студенческих лет. Тем, что они с приятелями вытворяли, живя в общежитии, он вряд ли согласился бы поделиться со старшими коллегами! В той жизни было много выпивки, девчонок и развлечений, какие могут быть интересны только очень молодым и незрелым людям. Шурик всегда был домашним мальчиком и, оторвавшись от семьи, в большом мегаполисе, изобилующем всевозможными соблазнами, просто следовал за теми, кто чувствовал себя здесь как рыба в воде. С тех пор прошло мало времени, но ему казалось, будто бы промелькнули десятилетия, и он стал совсем старым. Глядя на студентов, по большей части в мешковатой одежде, с разноцветными волосами и кольцами в носу, он ностальгировал по своему недалекому прошлому: в университете МВД такая свобода была мечтой, а здесь ребята одевались кто во что горазд и не отказывали себе ни в косметике, ни в аксессуарах. Нельзя сказать, что у Белкина имелись с этим проблемы в его бытность студентом, но вид раскрепощенной пестрой толпы учащихся заставлял задумываться над тем, не лишился ли он чего-то важного в своей студенческой жизни. Территория вблизи кафедры семитологии и гебраистики (Шура и не слыхивал таких слов, пока Суркова не выдала ему исходные данные о Дорошиной!), в отличие от других, казалась довольно пустынной: по дороге он встретил не больше трех-четырех студентов, медленно бредущих куда-то с задумчивым видом. Создавалось впечатление, что они никуда не торопятся и заняты мыслями, далекими от реальности. Интересно, чем занимаются люди, окончив факультет гебраистики? Вот Дорошина, к примеру, осталась на кафедре преподавать, а остальным куда?

В деканате ему сказали, где можно найти Ольгу Журенко, коллегу Анны – ее мать сказала, что они довольно близко общались. У Журенко, как выяснилось, был зачет, и Белкин отправился в аудиторию: наконец-то он узнает, что это за зверь такой, гебраистика! Но, к его удивлению, аудитория оказалась пуста. Там находилась всего одна женщина, сидела за кафедрой и читала журнал. Она подняла глаза, и Белкин получил возможность как следует ее рассмотреть. Простое, белокожее лицо, обрамленное коротким каре рыжеватых волос, едва заметные брови, курносый нос с россыпью веснушек, из-за чего она казалась моложе, чем должна быть на самом деле. Глаза небольшие и не сказать чтоб выразительные, однако в них светился ум, как принято выражаться. Раньше Шура не понимал, что имеют в виду люди, когда произносят эту глубокомысленную фразу, но в этот самый момент до него, кажется, наконец дошел ее смысл. Одежда преподавательницы показалась Белкину странноватой: длинный балахон неопределенного цвета, в котором буквально тонуло ее маленькое тело. Необычный прикид был обильно дополнен серебряными украшениями – ожерельями, браслетами, массивными кольцами и серьгами «конго», такими крупными, что у молодого опера появилось опасение, как бы тонкая шея преподавательницы не сломалась под их тяжестью. На Журенко не было ни капли косметики – видимо, она полагала, что и так неотразима. Либо, что, похоже, ближе к истине, ее не интересовало мнение окружающих, а одевалась она и украшалась исключительно для себя, руководствуясь собственными представлениями о прекрасном.

Белкин представился, показал удостоверение и, с любопытством окинув взглядом пустое помещение, поинтересовался:

– Я вообще туда попал? Мне сказали, что у вас зачет…

– Последний курс, вы же понимаете, – пожала плечами преподавательница и, видя, что визитер не в теме, пояснила:

– Многие работают уже не первый год, поэтому на семинарах и лекциях частенько присутствует минимум студентов. К слову, их и так всего шестеро!

– На всем факультете?!

– Не самый востребованный, – снова пожала плечами Ольга. – Да и учиться сложно: из всего набора на первом курсе к выпуску отсеивается процентов семьдесят! А зачет все получили либо заранее, либо я автоматом поставила… Так чем же моя скромная персона могла заинтересовать следственный комитет?

Белкин в нескольких фразах объяснил, какой информации от нее ждет.

– Аня стала странной, – покачала головой Журенко. – Я понимаю, что она пережила ужасную трагедию – не каждый справится, – но ведь не со всеми происходят такие изменения, верно?

– Какие именно?

– Разве вам ее мама не рассказывала – Анна ударилась в православие! Она всегда интересовалась такими вещами, но только с научной точки зрения: насколько мне известно, она и крестилась-то совсем недавно! У нас специфический факультет, мы изучаем не только Тору, но и Библию, и жития святых, но, сами понимаете, под другим углом – мы пытаемся понять культуру семитов через их верования и историю, а не стать адептами какой бы то ни было религии! Анна вела себя нормально, пока не потеряла семью… Поначалу она вся черная ходила на работу. Декан предлагал ей взять академический отпуск, чтобы прийти в себя, но Аня пришла в ужас от такой перспективы, ведь дома каждый угол, любой предмет напоминал о том, что случилось! Но студенты не могли ничего не заметить. Они сочувствовали ее утрате, но у них своя жизнь и собственные цели. Главная – получить диплом, стать специалистами, найти престижную работу… ну, хоть какую-то работу, где платят деньги, если вы понимаете, о чем я. А Анна стала рассеянной, путала пары, повторяла одни и те же темы, забывая, что уже обсуждала их с учащимися… Пару раз даже не пришла на занятия! Да еще эти попытки суицида…

– Как вам стало о них известно – неужели сама Анна рассказала?

– Нет, конечно!

– Это же врачебная тайна!

– Честно говоря, я даже не знаю, как эти новости просочились в университет, просто в одночасье все стало известно. Студенты, да и мы все стали относиться к Ане по-другому… Ведь никогда не знаешь, как поведет себя человек, однажды решившийся свести счеты с жизнью, правда? Не дай бог, что-то не так скажешь или сделаешь что-нибудь, а это его расстроит, напугает или так огорчит, что он снова попытается, а вина ляжет на тебя… В общем, все изменилось.

– А как начальство отнеслось к такой перемене?

– Естественно, не обрадовалось, но что поделаешь – не увольнять же Аню за то, что она пережила трагедию, в самом деле! Вот ее и держали, хотя нагрузку постарались свести к минимуму. Но некоторое время назад все опять изменилось. Аня повеселела, снова начала улыбаться, и я, грешным делом, подумала, что она встретила мужчину. Однако оказалось, что дело не в этом. Какая-то бабка отвела Анну в церковь, представляете?! Не знаю, что там с ней сделали, но она не только крестилась, но и стала активно заниматься благотворительностью под руководством местного батюшки. Я решила, что все к лучшему, ведь она, по крайней мере, больше не помышляет о самоубийстве!

– Но что-то вас все же не устраивает?

– Не меня, нет – я согласна выслушивать Анины лекции о святых и мучениках, хотя, признаться, иногда это напрягает… Студенты недовольны. Соответственно, и деканат – тоже. Аню просили не насаждать православие среди студентов, тем более что некоторые из них придерживаются других вероучений или вовсе являются атеистами, но она, как все новообращенные, решила, что это – ее миссия на земле!