— Ну так, она самая, — определил Захар, хихикнув. — Верка-порожняк, знаю ее. А то я думаю, кто ему бабу позволил и какую. Я…

— Заткнись, — сообщил Круз тихо и страшно.

— Ой, батя, да чего ты так… все, молчу, молчу.

— Кто-нибудь берет ее?

Щенки переглянулись.

— Следа спросить надо, он караулит, — предложил Последыш. — И Левого.

— Не надо спрашивать, — выговорил Правый хрипло. — Встань.

Существо глянуло дико.

— Встань, не бойся.

Существо встало. Сквозь дыру в рубахе сверкнула бледная грудка.

— У тебя кровь есть? Бабья?

— Верка, ты не бойся, — посоветовал Захар. — Они хорошие. Они меня к себе взяли.

Последыш зареготал, аж заколотился. Правый улыбнулся — глуповато, смущенно.

— Вы чего? Эй, смехуна подхватили или что?

— Они всегда так, — сообщил Круз серьезно. — Весельчаки.

Верка шмыгнула носом и вдруг тоже рассмеялась — тоненько, звонко. И сказала обиженно:

— Все у меня как у бабы! Хочешь — пощупай!

— Это потом, — сказал Правый.

Обвел всех взглядом.

— Все видите меня и ее?

— Все видим, — отозвался Последыш.

— И я вижу, — отозвался Круз.

— Дык и я, — подтвердил Захар. — А что такого?

— Я беру тебя, женщина, — сказал Правый. — Беру и обещаю. Ты пойдешь со мной?

— Че не пойти? — Верка глянула удивленно. — Че спрашиваешь? Я ж бесхозная. Ты меня кормить будешь?

— Он будет. Ответь ему, да или нет, — посоветовал Круз.

— Серьезные какие, бабу поиметь… так пойду. Да.

— Она — моя, — сказал Правый. — Пойдем.

— Собирайте припас, какой есть, — сказал Круз. — За сегодня нам еще много надо пройти. Захар, я надеюсь на твою тропку.

— Будь спок, батя!

Из города Салвадор Круз хотел вернуться за экватор, в сонный городок под Мехико, где обитала его фирма, его отец, дядья, его друзья, те, с кем бежал под пулями и с кем зарабатывал. Фирма обитала сперва в Бразилии, пока федеральное правительство не решило отобрать у иностранцев право стрелять по бразильцам. Тогда дело Крузов перекочевало в страну, где стрелять разрешали всем во всех.

Круз был уверен, что родня и сотрудники, разномастная латино-русско-непонятная (вплоть до башкир) орава наверняка выжила и укрепилась. И ждет лучших времен. Конечно, мог и ошибаться — но ведь за что-то нужно держаться в жизни? Для Круза всегда было важно иметь в голове четкую, простую и ясную цель, вроде как дойти до вон той горы. Потому Круз никого не подхватывал по дороге, не защищал, не спасал и не заботился. Сперва подобрал мотоцикл, тракторно тяжелый старый «Кавасаки» с широченными шинами, но через полдня бросил, едва выскочив из засады, устроенной непонятными людьми в серых униформах. Шоссе превратилось в убойную зону, по рыжим глинистым проселкам лучше ездилось на коне, а лучше на муле. Мула Круз вскоре достал — тощую, но на диво крепкую животину, отказывавшуюся подыхать три с половиной недели под центнером веса.

Ехал километрах в двадцати от побережья, по пустому, колючему, каменистому взгорью. Местные его звали словом «сертау». Там было жарко и сухо. Всякая растительность торчала шипами, и деревья, и трава, в низинных зарослях колючки протыкали бронежилет. Ехать по сертау было плохо, но безопасно.

Побережье превратилось в кладбище. Круз заворачивал пару раз ближе к морю. Слышал гнилую вонь. Видел забитое развороченными, горелыми или еще горящими машинами шоссе. Еще видел тех, кто курочил и поджигал. Их было много, они убивали друг друга и всех подряд. Круз не хотел к ним. Но уходить далеко от побережья было еще опасней. Слухи про местных фазендейро с автоматами оказались скорее преуменьшены. Дороги и проходы они держали прочно. С холма, где росло жирноплодное дерево жака, Круз увидел расстрел двух джипов «пахеро» и непонятного автофургона. Автомобильные жертвы въехали в дефиле между холмами. Потом загрохотало и повсеместно загорелось. Недогорелые выскакивали, их добивали точно и аккуратно. Круз просидел на холме до темноты, потом откочевал поближе к морю.

И дальше двигался в темноте. В поселки заходил разжиться едой и питьем. Почти все они пустовали. Лишь пару раз натыкался на перепуганные семейства во главе с властными стариками, не желающими бежать с личных соток.

А потом Круз попался. Захотел через реку Святого Франциска перебраться. С мостами и переправами всегда были проблемы. Но с Сан-Франтишку особые — река в полтора Днепра, и в каньоне. А еще ее запрудили, чтоб электростанция. И мул некстати издох. Круз привык к нему, даже гладил.

Карта показывала два моста. Один — у моря, второй — у дамбы. Еще канатку, но на нее идти смысла не имело. Круз пошел к дамбе. И как-то утром, устроившись в заросшем колючками распадке на дневной сон, услышал вежливое покашливание. И затем:

— Сеньор, сеньор солдат! Мы знаем, что вы здесь. Пожалуйста, выходите. Мы не причиним вам вреда.

Круз глянул в просвет. На гребне холма стояла чалая лошаденка, низкорослая, крепкая, и сидел на ней смешной человек, одетый в кожаное, с нелепой кожаной же шляпкой котелком. Круз поразмыслил немного и вылез.

— Меня Давидом зовут, — сообщил кожаный человек. — Я у дона Луиса Оливейры, тут его земля. И мост его. Мы за тобой, сеньор солдат, третий день смотрим. Видим, человек стоящий, разумный. Дон Луис сказал, чтоб мы тебя позвали. Пойдешь?

Круз посмотрел вокруг. Вспомнил, как горели машины в распадке, и сообщил кожаному: «Пойду».

У дона Луиса, хозяина земель на полдня езды, Круз прожил три с половиной года.

Если человек умеет ужиться с землей, та на удивление скоро о нем забывает. Если человек рассаживает всюду зелень, не пугает зверье, не травит чрезмерно, не кладет асфальт и не роет, то между ним и землей устанавливается добрый мир — примета покоя, достатка и удовольствия от дел. Зато когда человек исчезает, все мгновенно превращается в лес, и зверье с радостью вламывается на опустелую жилплощадь. Дольше всего помнит человека сделанная им пустыня.

Земля, по которой повел Захар, почти ничем человечьего прошлого не выдавала. Мелькнет только ржавый знак на столбе у проселка, угол хаты высунется из кустов. Да странно прямая линия ручья напомнит, что были противоболотные каналы. Но каналы заросли, и болота вернулись, чавкая под ногами, цепляясь и открывая вдруг холодные провалины — по колено, а то и по пояс.

Шлось медленно. И Дан начал сдавать. Круз давно за него побаивался. Но Дан долго держался. Когда пришлось оставить грузовик, неделю чуть не бежали, стараясь оторваться. Дан бежал наравне со всеми. Но после визита к волчьему народу ему занемоглось. К вечеру чуть переставлял ноги, бледнел, стискивал зубы. Глотал таблетки из жестяного тюбика. Может, сырость его проняла? Ни дня без переправы. Молодняку что — отряхнулся и побежал. А Круз сам скрипел зубами от ломоты в суставах.