Врангель на слова Андрея отреагировал спокойно. Человеку военному и мужественному, если бы он и поверил предсказателю, куда важнее узнать, что его не убьют в ближайшие дни, а что там через годы будет… Совсем несущественно.

– Вы не тревожьтесь, болезнь вашу мы вылечим. Быстро и навсегда. Тогда до глубокой старости проживете, если несчастного случая не приключится… Сегодня же вечером, если позволите, нанесу вам визит в сопровождении некоей молодой дамы, в совершенстве владеющей искусством древних магов. Она за один сеанс вас полностью излечит. Под наблюдением вашей супруги и личного врача, если угодно, чтобы лишних разговоров не было.

Расчет Новикова был в принципе беспроигрышный. Сколь бы скептически ни был настроен человек, он вряд ли откажется от шанса на излечение от мучительного недуга, тем более если чувствует, что болезнь серьезна, а врачи обыкновенные могут лишь облегчать страдания.

Ну а после успешного сеанса терапии Новиков рассчитывал повести свою политику по распутинской схеме. Маг, целитель, да еще и финансист сможет добиться политических успехов в пока еще крошечной белой России куда быстрее, чем апеллирующий к чистому разуму и здравомыслию заокеанский советник. Вам тут, чай, не Швейцария.

– А вот когда все у нас будет в порядке, и в личных отношениях, и на фронтах, тогда и к Главной тайне обратимся. Удивительнейшая, я вам скажу, история. Во всех отношениях невероятная, но процентов на девяносто подлинная…

– Вы мне тогда еще вот какой момент проясните, – не утратил скепсиса генерал, – для чего все так сложно? Сами же говорили, что большевики куда практичнее нас, несчастных идеалистов. Приехали бы к ним в Москву под той же самой личиной, что и ко мне явились, предложили им сумму в тысячу раз меньшую, и они бы вам позволили делать, что заблагорассудится. Искать свое тайное сокровище в тверских лесах или устроить раскопки на Красной площади… Особенно, если бы вы еще и протекцию в деловых кругах Америки посулили…

– Упрощенно рассуждаете, Петр Николаевич. Мало того, что с большевиками мне по чисто эстетическим соображениям сотрудничать не хочется, так они, исходя из своих моральных принципов, с куда большей вероятностью шлепнули бы меня у первой подходящей стенки, нежели отпустили восвояси с добычей…

– А у нас того же не опасаетесь? – Губы Врангеля чуть скривились в намеке на усмешку.

– У вас – нет. По ряду причин. В том числе и потому, что у меня имеется небольшая личная гвардия. Несколько десятков бойцов, но таких, что каждый стоит взвода, если не больше, а отряд целиком – как бы не дивизии. Красные мне со своим вооруженным отрядом к ним приехать не позволят, а у вас… Мои ребята и на фронте полезными будут, и от разных других неожиданностей подстрахуют. Я их вам покажу в деле, сами поймете.

– Иностранный легион?

– Нечто вроде, хотя там и русских много. В случае необходимости я с этим войском и без вашей поддержки до Москвы и дальше смог бы прорваться, где по-тихому, где под повстанцев или бандитов маскируясь. Но если с вами вместе, да попутно и гражданскую войну прекратить – гораздо полезнее будет.

– Хорошо, Андрей Дмитриевич, я еще раз обдумаю ваши предложения. Жду вас в восемь часов вечера у себя дома. Вместе с вашей спутницей. Да, кстати, что вы там о двадцати тысячах винтовок говорили? И еще о боеприпасах. Не буду скрывать, в передовых частях у нас жесточайший патронный голод.

Вернувшись на «Валгаллу», Новиков сообщил друзьям о результатах очередной встречи и начал готовиться к вечеру. Они с Ириной полистали соответствующую литературу, чтобы уточнить, в каких туалетах прилично появиться на ужин к Верховному. Но, к сожалению, протокол и этикет ситуацию гражданской войны не предусматривали, и они решили ограничиться приличными, но скромными костюмами темных тонов, ориентируясь на американские, а не российские придворные стандарты. Заодно обсудили режиссуру обряда исцеления. После этого Андрей зашел за Берестиным, и они по крутым трапам, резко отличающимся от пологих, устланных коврами лестниц парадной части корабля, спустились в недра корпуса, где под защитой бортовых коффердамов и трехсотмиллиметровой керамико-титановой брони размещалась епархия Олега Левашова.

Здесь, в нескольких смежных отсеках был оборудован компьютерный зал, примыкающий к нему рабочий кабинет с библиотекой, установка пространственно-временного совмещения, работающая, впрочем, после известных событий в Замке только для создания внепространственных переходов в пределах Земли, а также два больших ангара с изготовленными из массивных медных шин контурами дубликаторов.

Чтобы не испытывать габаритных ограничений, доставивших им немало неудобств на «Валгалле», Олег сделал контуры такими, что в них свободно поместился бы и товарный вагон. И теперь любой предмет, имеющийся хотя бы в одном экземпляре на Земле или на складах корабля, мог быть воспроизведен в виде молекулярных копий в каких угодно количествах.

Но с этим тоже оставались сложности, не практические, психологические всего лишь, а то даже и идеологические.

Олег, старый и верный друг, благодаря невероятным техническим способностям которого и стала возможной вся предыдущая история, каким-то необъяснимым озарением создавший чуть ли не из старых консервных банок и допотопных электронных ламп первый действующий макет своего аппарата, превратился сейчас в тихого, но непримиримого противника. Он, никогда не афишировавший своих политических пристрастий, демонстрировавший, скорее, разумный нонконформизм в отношении к советской власти, проявил себя вдруг ортодоксальным коммунистом. Или консерватором, если угодно.

Как только «Валгалла» пересекла межвременной барьер и стало очевидно, что двадцатый год надолго, если не навсегда будет их единственной Реальностью, Новиков со товарищи решили устроить этот мир более разумно, чем в прошлый раз, то есть не допустить окончательной победы красных в полыхающей гражданской войне.

И, неожиданно для всех, Олег встал на дыбы. Мысль о том, чтобы выступить на стороне белых, показалась ему настолько чудовищной, что он на некоторое время утратил даже элементарную корректность по отношению к друзьям. Что дало повод Шульгину, знатоку и поклоннику романов Дюма, напомнить ему аналогичную коллизию среди мушкетеров из «Двадцати лет спустя». А Новикову предпринять более сильные меры психологического плана.

Левашов вернулся в определенные их прежними отношениями рамки и признал, что исконные ценности дружбы выше любых идеологических пристрастий, но выторговал себе право Неучастия. В полном соответствии с канонами одной из ветвей буддизма. И он же, принципиальный и потомственный атеист, самостоятельно сформулировал одно из положений, содержащихся в трудах отцов Церкви – «Зло неизбежно, но горе тому, через кого оно приходит в этот мир». Короче, он объявил о своем полном нейтралитете и отказе каким бы то ни было образом участвовать в затее своих сумасбродных приятелей. Последнее слово употреблено здесь не случайно – после решительного объяснения Олег настолько отдалился от повседневной жизни компании, что их отношения действительно можно было назвать всего лишь приятельскими.