должны были искать для себя спасения в бегстве.[68] Около сего же времени ариане сожгли несколько обителей православных монахов. В таких обстоятельствах Василий считал долгом утешить никопольцев и написал несколько писем к друзьям своим, служившим при дворе Валента, о том, чтобы своим предстательством они обуздали столь неистового человека, каков был Фронтон. Но некоторые из придворных ответили,[69] что Валент, находясь в Антиохии, намеревался вызвать самого Василия в Антиохию и здесь собирался выдать его обвинителям-еретикам. И вот в это-то, вероятно, время и сокрушилась трость императора, уже готовившегося подписать приговор Василию, о чем рассказывает святой Ефрем в Похвальном слове Василию. Узнав о сих кознях и о бедствиях других православных церквей, которыми владели ариане,[70] Василий, по совещании с другом своим, епископом Самосатским Евсевием, решился снова просить западных епископов о содействии в борьбе с арианами.

В двух посланиях, написанных по сему поводу, св. Василий так живо и трогательно раскрыл пред взором западных иерархов бедствия, каким подвергались единоверные им на Востоке в течение тринадцатилетнего царствования Валента, что нельзя не привести подлинных его слов. «Наши страдания, – писал он, – достигли до пределов и обитаемой вами страны, досточестнейшие братия. Когда страждет один уд, с ним страждут и все уды. Посему, конечно, и вашему сердоболию прилично поскорбеть с нами, страждущими столь долгое время. Почему же нет от вас ни письма утешительного, ни братского посещения, ничего такого, на что имеем право по уставу любви? Нас постигло гонение, и гонение самое тяжкое. Ибо гонят пастырей, чтобы рассеялось стадо. А всего тягостнее то, что озлобляемые приемлют страдания не с уверенностью в мученичестве и народ не воздает почестей подвижникам наряду с мучениками, потому что гонители носят на себе имя христиан. Одна ныне вина, за которую жестоко наказывают, – точное соблюдение отеческих преданий. За это благочестивых изгоняют из отечества и переселяют в пустыни. Неправедные судии не уважают ни седины, ни подвигов благочестия, ни жизни, от юности до старости проведенной по Евангелию. Тогда как ни одного злодея не осуждают без обличения, епископов берут по одной клевете и предают наказанию без всякого доказательства взносимых на них обвинений. А иные из них не знали обвинителей, не видали судилищ, даже не были сперва оклеветаны, но похищены насильственно ночью, сосланы в отдаленные страны и злостраданиями, какие должны терпеть в пустыне, доведены до смерти. А за сим следовало: бегство пресвитеров, бегство диаконов, расточение всего клира, народные стенания, непрестанные слезы и по домам, и в обществе. Глас плачущих слышен в городе, слышен в селах, по дорогам и в пустыне. В плач обратились наши праздники; домы молитвенные затворены, на алтарях не совершается духовного служения, нет христианских собраний, не председательствуют учители, нет спасительных поучений, ни торжественных, ни всенощных песнопений. Народ, оставив молитвенные домы, собирается в местах пустынных. Женщины, дети, старцы и другие немощные бедствуют под открытым небом при проливных дождях или летом на солнечном зное, и все это терпят потому, что не хотят приобщиться лукавой Ариевой закваски. Пусть будет для вас доказательством нашего злострадания и то, что нам нельзя никуда и отлучаться. Ибо если кто и на самое краткое время оставит церковь свою, то предаст сим народ свой людям злокозненным, каковы ариане. Мы опасаемся даже, чтобы возрастающее зло, подобно пламени, распространяющемуся по горючему веществу, не коснулось со временем и отдаленного края; зло ереси опустошительно, есть опасность, что прокрадется оно и в здравую часть близких к вам стран. Обольщается слух людей простодушных, он привык уже к еретическому злочестию. Чада Церкви воскормляются нечестивыми учениями. Во власти еретиков крещение, сопровождение отходящих, посещение больных, утешение скорбных, вспомоществование угнетенным, всякого рода пособия, причащение Таин. Все это, будучи ими совершаемо, делается для народа узлом единомыслия с еретиками. Посему по прошествии некоторого времени, если бы и настала свобода, нет уже надежды содержимых в долговременном обмане снова возвратить к познанию истины. И прежде взывали мы к вашей любви о помощи и сострадании к нам; но, конечно, потому, что не исполнилась мера наказания, не попущено было вам восстать на помощь нашу. Всего более домогаемся, чтобы чрез ваше благоговение сделалось известным наше затруднительное положение и самому Державствующему в обитаемых вами странах. Если же это неудобно, то пусть придут некоторые из вас посетить и утешить скорбящих и своими глазами увидеть бедствия Востока, о которых невозможно приобрести сведения посредством слуха, потому что не найдется и слова, которое бы ясно изобразило вам наше положение».[71]

Не дошли до нас ответные письма западных епископов; по крайней мере, известно то, что письма эти были утешительны для Василия и исполнили радостью его сердце.[72] Вероятно, что западные обещали кого-нибудь прислать для ободрения и утешения Восточных церквей и если не исполнили этого, то потому, что нашествие готов на империю воспрепятствовало отправлению епископов.[73] Но в следующем за сим году пресвитер Дорофей, который чаще всего был отправляем с письмами к западным, сообщил Василию, что папа Дамас в разговоре с ним причислил святых Мелетия Антиохийского и Евсевия Самосатского к последователям Ария. После этого нельзя было ожидать ничего доброго от сношений с Западом. Действительно, это были чрезвычайно неосторожные слова. Если бы и ничто другое не подтверждало Православия Мелетия и Евсевия, скажем вместе с Василием, то одни нападения на них ариан могли служить твердым доказательством их правоты. Из письма св. Василия к италийским и галльским епископам видно, что прежде медлительность их в содействии своим собратьям на Востоке он объяснял путями Промысла. Вероятно, потому, что не исполнилась мера наказания, писал он, не попущено было им восстать на помощь. Но в дружеском письме к Евсевию, писанном около этого времени, он рассуждал несколько иначе. Еще прежде он предусматривал бесполезность последних сношений с западными. Ибо когда пресвитер Санктиссим просил у него писем к своим соотечественникам, то на время Василий отказывался от этого. И Евсевию писал: «Мне приходит на мысль сказать словами Диомида: „Лучше тебе не просить, потому что, говорят, он человек надменный“. Если умилосердится над нами Господь, то чего еще нам желать сверх этого? А если пребудет на нас гнев Божий, то какая нам будет помощь от западной гордости? Они и не знают дела, и не хотят его узнать. Сам я желал бы не в виде общего послания написать к их верховному и не о делах церковных. но вообще о том, что не должно нападать на людей, угнетенных искушениями, и признавать достоинством