Он боится того, что рано или поздно моя кровь и истинное происхождение возьмут верх над западным воспитанием, и я пойму, что жизнь в Америке — не для меня.

И я до сих пор не знаю, правдиво ли его невербальное предначертание, потому что я сама не уверена в том, где мне хорошо и комфортно, и по каким законам я хотела бы жить. Если бы я могла взять из каждого родного мне места только плюсы, то жила бы в полной гармонии с самой собой, но это звучит как несбыточная утопия.

Я и сама устала от разрастающегося раскола в душе, который с каждым днем становится мощнее и глубже, пуская трещины по западному образу жизни, частью которого я стала. Привыкла быть вольной птицей, которая не способна вечно опускать взгляд в пол по указке и рта не раскрывать без чужого позволения. В Анмаре, какие бы послабления и вольности ни давались женщинам в последнее время, как бы ни заверяли СМИ в том, что у нас есть права выбирать место работы и учебы, жизнь местной женщины все равно протекает под девизом «подчинение». И, несмотря на то, что все мое нутро отрицает этот догмат, мое сердце принадлежит этой стране гораздо больше, чем переработанный западной культурой разум, и именно поэтому я вновь и вновь пересекаю границу своей родины, где даже городской воздух напоминает мне запах нашей скромной хижины в Аззаме и мысленно возвращает к тихому, убаюкивающему голосу матери, читающей мне сказки перед сном.

Сдержанно улыбаюсь внимательно разглядывающему меня сотруднику таможенной службы, акцентируя внимание на белой кандуре мужчины, контрастирующей с его кожей бронзового цвета, и осознаю, насколько же в разных вселенных я живу. Внутреннее напряжение нарастает, когда я прохожу границу и ловлю на себе осуждающие взгляды женщин, чьи лица покрыты никабом. Несмотря на то, что на мне полностью закрытый брючный костюм, я чувствую, что все равно привлекаю внимание прохожих, даже в тот момент, когда пространство аэропорта наполняет певучий призыв муэдзина к дневной молитве и многие из ожидающих своего рейса анмарцы направляются к молитвенным комнатам, расположенным по всему периметру здания.

Практически перед выходом в зону, где меня ожидает личный водитель и телохранитель, замечаю высокого мужчину в кремового цвета кандуре, неспешной и гордой походкой направляющегося к выходу из аэропорта, в окружении трех женщин, полностью облаченных в черную национальную одежду, переговаривающихся друг с другом на арабском языке. Судя по обрывкам их фраз, это три жены обеспеченного сайиди, которые довольно дружелюбно сосуществуют друг с другом, несмотря на то, что делят на троих одного мужа.

По телу пробегает волна болезненных мурашек, словно капли воздуха, превращаясь в сотни ледяных игл, впиваются под кожу, когда я представляю себе на месте одной из трех жен — себя. Такую жизнь мне предлагал Джейдан? Жить в отдельном доме, но посещать общественные мероприятия подобным организованным «гаремом», слушаться его во всем, бесконечно покоряться и отдавать всю себя, при этом любезно ворковать с его первыми женами, быть с другими «любовницами» чуть ли не лучшими подружками?! Должно быть, я безумная собственница, но одна лишь мысль о подобной жизни отравляет изнутри, заставляет черстветь сердце. Мне трудно представить себе такую любовь, ведь мой родной отец всегда смотрел на маму как на единственную женщину на Земле. В моем сознании многоженство никогда не являлось нормой.

Наконец я замечаю водителя, удерживающего над головой табличку с надписью «Miss Dowson» и, обменявшись краткими приветствиями, мы покидаем здание аэропорта. Ловлю себя на мысли, что совершенно не боюсь садиться в машину практически к незнакомцу, что удивительно, учитывая мой прошлый печальный опыт в этой стране и похищение людьми из «Шатров Махруса». Я стараюсь доверять этому миру. Иначе бы давно сошла с ума от мании преследования и содрогалась бы каждый раз, когда таксист закрывает все двери в авто нажатием одной кнопки на приборной панели.

Асад встречает меня спертым от жары воздухом, заставляя заскучать по промозглому ветру с Гудзона, ровным и широким дорогам в восемь полос и череде зеркальных небоскрёбов, выстроившихся в гордый ряд вдоль линии горизонта. Их сияние ослепляет каждого, кто подъезжает к городу, заманивая гостей своей показной роскошью и искусственно воссозданной в городе зеленью, благодаря которому Асад часто сравнивают с ожившим оазисом.

До резиденции Искандера мы едем около двадцати минут, но как только выезжаем с трассы на узкую пальмовую аллею, за которой я наблюдаю идеально подстриженный зеленый газон с гуляющими по его просторам павлинами, распустившими свои зелёно-синие хвосты, я понимаю, что мы фактически на месте. Мой взгляд останавливается на огромном дворце песчаного цвета, выполненном в традиционном арабском стиле. Мы неумолимо приближаемся к моей новой «золотой клетке» и, наконец, объезжая позолоченный фонтан в форме вытянутого кувшина по кольцевой дороге, останавливаемся перед дворцом Искандера Аль-Мактума. Следующие пятнадцать минут, пока Мустафа провожает меня до моей спальни, я нахожусь в некоем трансе, ощущая полное погружение в одну из «Легенд Анмара», которую в детстве читала мне мама.

Каблуки стучат по полу, выложенному светлой мозаикой, пока я разглядываю окна и дверные проемы в форме куполов мечети и слегка сжимаю веки от бьющего в глаза вибрирующего света, созданного лампами и отяжелевшими от драгоценных камней люстрами, и буйства красок, в котором преобладает красный, золотой и песчаный цвет. После минимализма, господствующего в апартаментах Нью-Йорка, пестрые персидские ковры и покрытые золотом вазы действительно режут мой взгляд, но другого интерьера я и не ожидала от дворца, в котором живет будущий правитель Анмара — каждый элемент здесь олицетворяет дань древним традициям и культуре страны.

— Ваша комната, мисс Доусон, — Мустафа открывает передо мной одну из дверей внутри главного здания дворца и первой пропускает меня в новую обитель. Признаться, я думала, что буду жить где-то рядом с детьми, возможно, в одном из коттеджей резиденции, поэтому роскошная спальня под боком у наследника не входила в мои планы. — Если вам что-то понадобится, просто наберите кнопку вызова прислуги, — Мустафа оставляет небольшой планшет на журнальном столике из красного дерева, поверхность которого украшает букет белых орхидей, заключенных в высокий литой золотом кувшин. Обнадеживающе улыбнувшись мне, водитель поспешно выходит из комнаты, оставляя меня наедине с благовониями, насквозь пропитавшими пространство комнаты, и броской, свойственной арабскому стилю роскошью, от которой с непривычки кружится голова. Точнее кружится она от слишком резкого цитрусового запаха — с ароматами Искандер или его учтивая прислуга перегнули палку. Не в силах терпеть приступы тошноты, подхожу к окну и, с трудом раскрыв тяжелые бархатные портьеры, ставлю оконную дверцу в режим проветривания помещения. Внимательным, изучающим взглядом медленно рассматриваю раскинувшиеся передо мной просторы, а именно внутреннюю часть территории резиденции принца. Мне важно все, до мельчайшей детали. То, что я вижу, выглядит как искусственный Эдем: пышные пальмы контрастируют с завезенными в Асад цветными кустарниками; вычурные фонтаны, расставленные по всей территории необъятного моим взором сада, украшают выложенные песчаные, в тон дворцу, каменные дорожки. То, что я вижу, мне определенно нравится, но красота и мое ощущение погружения в арабскую сказку отходит на второй план, когда я замечаю несколько внушительных жилых помещений на территории Искандера Аль-Мактума. Очевидно, в одном из них Дерек как раз и приютил пострадавших детей, за которыми мне предстоит следить, постепенно исцеляя их души. Вот только один вопрос никак не дает мне покоя: какого черта Искандер поселил меня в свой замок, а не в дом для гостей? Почему я, обычная девушка, фактически представительница другой страны, удостоена жить в одном доме с самим принцем Анмара? Уму непостижимо, но мне рано делать выводы из поступков Искандера: остается только наблюдать за происходящим и анализировать его поведение — так, на всякий случай. Профессиональная привычка.