— Почти. И самому смешно. Так ты согласен?

Он вытер рукавом выступившие на глазах слезы.

— Ну… Пока ведь Темза еще не у самых дверей. Можно же подумать. Хотя бы до завтра.

Вероника поднялась со ступеней.

— Хорошо. Но завтра ты подпишешь со мной контракт. А теперь я поднимусь в свою комнату и наконец-то расшнурую этот проклятый корсаж! Неужели все леди в них ходят постоянно? Ведь задохнуться можно. А я еще не слишком туго зашнуровалась. Нет. Эти наряды не для меня, я к ним не привыкла и не привыкну уже никогда.

Задрав кринолин едва ли не до пояса, девушка взбежала на второй этаж и затворила за собой дверь комнаты, скорее похожей на каюту: в ней почти не было мебели, зато стоял большой морской глобус, на стенах висело несколько карт, подзорная труба, две сабли и палаш, а в углу красовался матросский рундук. Только кровать была шире обычной корабельной койки, и покрывало на ней украшал нарядный узор с местным орнаментом — эту роскошь подарили леди Дредд местные крестьянки, благодарные за мельницу и за постоянные послабления с оброком.

Глянув, по своему обыкновению, в окно, откуда пролив был виден еще лучше, чем с крыльца, Вероника неожиданно подошла к самому подоконнику и высунулась наружу.

По чешуйчатой ряби пролива медленно шел корабль. Не маленькая рыбачья шхуна, а самый настоящий бриг, с красиво вытянутым корпусом, со стройными линиями бортов и кормовой надстройки. Красивый бриг.

Девушка всмотрелась. Что есть силы ущипнула себя за руку.

— Этого не может быть! — прошептала она. — Я спятила!

В следующее мгновение она уже держала свою подзорную трубу и, подавляя дрожь в руках, наводила ее на явившийся ниоткуда призрак.

Но нет, корабль был! И был ТЕМ САМЫМ кораблем — она не могла ошибиться.

По утренним волнам Ла-Манша шел, наполовину распустив паруса, «Черный алмаз»!

Позади Вероники скрипнула дверь. Она обернулась. Генри Бэкли, такой же смятенный, готовый верить и не верить в происходящее, взглянул ей в лицо, заметил подзорную трубу и по выражению лица девушки понял: глаза его не обманули.

Тогда он шире распахнул и без того открытую дверь и воскликнул, сделав широкий жест наружу:

— Темза, сэр!

Третий месяц кряду Фор-де-Франс[15] мок под непрерывными ливнями. То был обычный сезон дождей, который всегда наступает в этой части Антильского архипелага с июля по ноябрь. Но в нынешнем году дожди, как всем казалось, лили еще гуще, чем обычно. К тому же они реже прекращались, и, стоило солнцу ненадолго показаться над покрытым пенными волнами заливом и блестящими от воды, словно покрытыми лаком, береговыми зарослями, как почти сразу наползали еще более тяжелые свинцовые тучи и новые потоки низвергались на портовый город, на его причалы, где нередко уныло простаивали ожидающие погрузки корабли. Многие купцы опасались грузить тюки с кофе и сахаром под такими водопадами — покуда негры тащат их по длинным дощатым настилам, все промокнет и в трюме наверняка не высохнет. Долго ли до порчи груза и, стало быть, потери денег? Да и шторма налетают один за другим — не всякий капитан захочет выходить в море.

Большой убыток Мартиника потерпела и еще по одной причине: деньги за большую партию проданных в Старом Свете товаров почти на подходе к порту пропали — судно было захвачено пиратским кораблем, и это стало главным ударом и для купцов, и для губернатора острова.

Губернатор Мартиники, мсье Жерве де Савиньи, подсчитывал убытки, возникающие от простоя кораблей, и прикидывал, не стоит ли в таком случае зафрахтовать несколько судов под большую партию рома, который можно не отправлять в Новый Свет, а продать на атлантическом побережье в тех портовых городах, где своего рома не производят. Сезон дождей не везде одинаков, но и там, за десятки миль от Антильских островов, сейчас чаще всего царит непогода, значит, пьют больше обычного, и владельцы кабаков, особенно портовых, будут рады хорошему рому.

Конечно, неплохо было б сейчас разжиться какими-нибудь редкими в этих местах товарами, например слоновой костью, страусовыми перьями, которые в этом сезоне стали еще популярнее, а значит, еще дороже, бирюзой или другими модными поделочными камнями. Все это хорошо пошло бы и здесь, а еще лучше — на Кубе, на Ямайке, на Тортуге. Англичане вообще помешаны на всякой роскоши и расшибиться готовы, лишь бы доказать всем, кто заезжает в Новый Свет из Старого, что они здесь и одеваются еще моднее, чем в Лондоне и Ливерпуле, и дома отделывают еще шикарнее и современнее.

Но где взять в несезон редкие товары? Если только контрабандисты пожалуют. Эти как раз в такое время и плавают, понимая, что таможни бездельничают вместе с портовыми рабочими и проверяют суда, только когда те пристают к причалу. А можно ведь и не приставать. Встать на рейд, подальше от берега — вроде бы судну нужен ремонт, или оно просто зашло за продовольствием. А уж тогда дело местных купцов не зевать и выгодно договориться.

Многие губернаторы не одобряли контрабандной торговли, но если случались такие убытки, как нынче, то не только смотрели сквозь пальцы на сомнительные сделки купцов, но и впрямую требовали от них делиться прибылью. Те, само собою, делились.

Мсье де Савиньи сам происходил из купеческой семьи, хотя и не любил об этом вспоминать, в свое время удачно сделав военную карьеру и получив свою должность после долгой и непростой колониальной службы. Но в торговом мире у него оставалось немало связей, перешедших по наследству от покойного отца, поэтому все торговцы Мартиники так или иначе были знакомы с губернатором, он им покровительствовал, а они никогда не жадничали, особенно в тех случаях, когда он помогал им обходить закон.

Но, как назло, в эти проливные дни к берегам Мартиники вообще не приставали купеческие суда, а контрабандистов не видно было уже не первый месяц.

Серым сентябрьским утром губернатор сидел у распахнутого окна, лениво пил кофе и дразнил своего любимца, красавца-попугая Жане. Жане, голубой с белым хохолком франт, раскачивался на капельках в своей большущей клетке и старался поймать клювом либо лапой конец длинного пера серой цапли, которое мсье де Савиньи то стремительно просовывал между прутьями клетки, то так же быстро оттуда выдергивал. Несколько раз Жане оказывался проворнее губернатора, и тогда перо либо теряло кончик, либо еще больше превращалось в растрепанную метелку. Пару таких перышек попугай уже прикончил, но забава ему не надоедала, а мсье Жерве все равно нечем больше было заняться.

Впрочем, развлекаясь, он тем не менее то и дело поглядывал в окно. Обычно в такую плохую погоду ему это не нравилось. Серый, будто вспененный залив, весь покрытый рябью от непрерывного дождя, повисшие над ним набухшие водой тучи — все это портило настроение губернатору, и он в который раз подумывал, а не послушаться ли в конце концов своей супруги Манон, не подать ли в отставку и не уехать ли во Францию? Погода там наверняка лучше, чем здесь в сезон дождей, а что бывает холодно… Так на то и печи, и теплая одежда, и уютные, добротные дома. Но тотчас он себя одергивал: разве семь лет губернаторства обеспечат его и его семью на всю оставшуюся жизнь? Нет, конечно. Значит, нужно служить и дальше. Непогода пройдет, временные убытки из-за простоя судов понемногу компенсируются, и все войдет в свою колею.