Понимая, что у нас, скорее всего, не так много времени, я воспользовалась случаем, чтобы задать маме несколько вопросов. Кошка метнулась на другой конец комнаты, словно поторапливая меня.

– Бог существует? – спросила я, хотя и чувствовала себя ужасно глупой и неоригинальной.

– Да, – ответила мама, как будто это само собой разумелось.

– Ты с ним встречалась?

– Нет.

Я уловила нотку сожаления в ее голосе.

– Я так по тебе скучаю! – всхлипнула я, переполненная внезапным чувством утраты.

Мама никогда не любила людей, которые себя жалеют. Когда она умирала и я тоже плакала, мама просто отвернулась и стала смотреть в окно на камелии. Теперь же она начала расплываться, ее силуэт стремительно терял четкость.

– Что ты хотела мне сказать? – закричала я, испугавшись, что она исчезнет.

– Хорошее приводит за собой хорошее, – ответила мама, загадочно улыбнулась и растворилась в темноте.

Кошачий хвост мелькнул в предрассветных сумерках и пропал.

Уснуть после такого я, конечно, не смогла. Но рассказывать мужу о случившемся сразу после того, как он откроет глаза, посчитала слишком мелодраматичным. Поэтому подождала, пока он примет душ и мы отправимся на вегетарианский завтрак. Для человека, работающего в башне из бетона, Филипп был удивительно понимающим и восприимчивым.

– Тебе это приснилось? – спросил он, когда мы проходили мимо места сбора на тайцзи.

Случившееся было слишком реальным, но объяснить это я не могла. Так что ответила утвердительно.

– Как думаешь, что означал этот сон? – продолжал расспрашивать меня Филипп.

– Может, мама имела в виду книгу? – предположила я. – Если я продолжу писать так же искренне, то книга принесет добро, причем не только нам, но и другим людям. А еще, мне кажется, мама с Клео недвусмысленно намекали, что мне нужно поторопиться. Что нельзя терять время.

Я никогда раньше не задумывалась о том, что мне может не хватить времени. Я не знала, что вскоре жизнь заставит меня свыкнуться с этой мыслью.

Матери и дочери делят джинсы и гены

Пять дней и ночей без кофе меня доконали. Жаждущий кофеина мозг мстил жуткой головной болью. Когда мы вернулись домой, я первым делом помчалась в любимое кафе. Латте стал для меня настоящим целительным бальзамом.

Пока мы отдыхали, зима начала вступать в свои права. Деревья стряхнули последние листья и теперь дрожали, стоя в неглиже под бледно-голубым небом.

Сразу после приезда я была записана на маммограмму, которую проходила раз в два года. Но на следующий день после осмотра Лидия должна была улетать на Шри-Ланку, и медицинские процедуры, естественно, оказались в конце списка неотложных дел. Несколько раз я даже хваталась за телефон, чтобы отменить запись. Я снова погрузилась в работу над книгой, с Лидией мы так ни о чем и не договорились, Интернет заваливал меня информацией о свадьбах, и у меня решительно не было времени баловать внутреннего ипохондрика.

Плюс ко всему, за несколько месяцев до этого мою грудь осматривала молодой врач, и она заверила меня, что все в порядке. Когда я попросила выписать направление в клинику, она сказала, что беспокоиться не о чем. Я спокойно могу принять участие в программе, которую спонсирует правительство. Придется подождать своей очереди, зато не надо будет платить.

Я почти согласилась на ее предложение, но что-то меня остановило. Может быть, инстинкт самосохранения. Или перепад настроения, которыми славятся женщины моего возраста. Эта доктор все-таки не была моим лечащим врачом; к тому же, учитывая ее молодость, вряд ли она представляла, что творят гормоны с дамами в период климакса. Если я не сделаю маммограмму сейчас, все равно придется делать ее потом, а от этого только больше проблем. Моя настойчивость достигла цели, хотя врач выписывала направление с тем же энтузиазмом, с каким я хожу на фильмы про вампиров.

Почти невозможно вспомнить, что на вас было надето в конкретный день, если, конечно, после него не осталось фотографий. Но бывают дни, когда мозг цепляется за несущественные детали, чтобы удержаться на плаву. Например, я точно помню, во что была одета, когда погиб Сэм: юбка цвета хаки и рубашка с красной отделкой ей в тон. Согласна, звучит не очень, но это были восьмидесятые.

Точно так же я помню, что надела в жаркий июльский день 2008 года, когда отправилась в больницу на рутинный осмотр груди. Если честно, одежда для меня всегда была источником разочарования. Вечные проблемы с гардеробом – мое проклятие. Иногда, если в магазине попадается адекватный продавец-консультант, от общения с которым не остается ощущения, что мне откровенно лгут, я сдаюсь и покупаю пару-тройку вещиц. И даже надеваю их потом – тоже пару-тройку раз.

Но в итоге мой гардероб неизбежно сводится к паре штанов и нескольким топам, которые еще не трещат по швам. А уж когда они подходят по цвету к туфлям (если попадаются удобные и крепкие, я могу таскать их года по три и больше), этот «комплект», увы, становится моей униформой.

В то утро было так холодно, что я достала полуботинки на каблуках. Они были такими старыми, что я уже толком не помнила, покупала ли я их, когда они находились на пике моды или же когда они переживали второе ретророждение. Новые черные брюки должны были компенсировать потрепанность обуви. Что же до зеленой рубашки с расшитыми плечами (дань уважения Джону Уэйну[12]), выбор на нее пал лишь потому, что из всех вещей в шкафу она меньше всего нуждалась в глажке.

Все, кто когда-либо проходил маммограмму или осмотр груди, знают, что лучше надеть юбку/брюки и верх, который легко снять. Если на вас останется хоть часть одежды, считайте, что вам повезло. Так что этот наряд подходил идеально.

Я примерила красную шляпу, в которой выглядела точь-в-точь, как моя мама. Если мне не изменяет память, нечто подобное носила еще бабушка; этот фасон уважал Уинстон Черчилль и до сих пор ценит Колин Фаррелл. Учитывая, что природа наградила всех женщин в нашем роду одной выдающейся фамильной чертой (а именно носом), мы должны радоваться, что нам подходит хотя бы такой головной убор!

Есть что-то успокаивающее в мысли, что твои предки веками были верны одной шляпе. Не сомневаюсь, что дочери, поэкспериментировав с беретами и широкими полями, поддержат семейную традицию. Я больше не боялась выглядеть, как моя мама. Значило ли это, что я наконец выросла? Красная шляпа с успехом реабилитировала бы непогожий серый день. Но, увы, для нее нужна была соответствующая прическа. Поэтому шляпа вернулась на полку.

Пролистав все старые журналы в приемной больницы, я наконец оказалась у рентгенолога. «Расслабьтесь, – сказала доктор, помогая мне принять правильную позу для маммограммы. – Вы слишком напряжены. Сдвиньтесь чуть-чуть вправо. Опустите плечи. Расслабьтесь. (Да я уже расслабилась!) Подойдите вперед. Правую руку на аппарат. Возьмитесь за эту ручку. Нет. Отойдите назад. Вот так. Расслабьтесь, – говорила она, сплющивая мою правую грудь между двумя пластинами механизма. – Вдохните. Не двигайтесь. Теперь возьмитесь за ручку».