Я не успела и рта раскрыть, как она сняла крышечку, выкрутила яркий столбик и кинулась к зеркалу. И тут у меня в голове словно что-то лопнуло. Компьютер заработал со скоростью миллион вариантов в секунду. Честное слово, сама не знаю, как и почему это произошло. В два прыжка я подскочила к Зойке и с силой выбила у нее тюбик из рук. Помада упала на пол. Зойка тоже. А дальше немая сцена.

Подруга молча сидела на полу и потирала ушибленный локоть. По выражению ее лица было понятно все, что она обо мне думает. Сима или сошла с ума, или ее задавила огромная жаба. Пожалеть для самой близкой подруги?! И чего? Два-три мазка помады, пусть даже и очень дорогой. Это переходило все границы.

— Зоенька, ты только не обижайся. И ничего такого не думай. Помада не моя. Можешь считать меня чокнутой… Одним словом, я хочу тебя попросить… Возьми этот тюбик в свою лабораторию и сделай химический анализ. И пожалуйста, не надо таких глаз! Я в своем уме — Сбивчиво и не совсем убедительно я попыталась объяснить Зойке свои смутные подозрения. Та смотрела на меня с жалостью, как на умственно отсталого ребенка.

— Ладно, чем бы дитя ни тешилось. — В конце концов она примирительно завернула злополучный тюбик в бумажную салфетку. — Только я вот что тебе скажу, Серафима! Совсем ты сдурела. И я знаю от чего — от маленькой зарплаты и от скучной жизни. У тебя эмоциональный голод.

Какой там голод! Да я просто облопалась впечатлениями за последнюю неделю. Но даже Зойке совершенно незачем знать обо всем.

Договорившись встретиться завтра, мы расстались, обе слегка обеспокоенные: Зойка — моим поведением, а я — тревожными мыслями.

А назавтра было вот что. Вечером, как всегда, раздались два отрывистых звонка в дверь, и подруга, суровая и сосредоточенная, выставила на кухонный стол бутылку водки. Под моим изумленным взглядом Зойка ловко свинтила крышку и набулькала в чайные чашки граммов по пятьдесят.

— Сима, — голос был торжественный и слегка замогильный, — давай выпьем за мой день рожденья.

Опа! Теперь крыша поехала у моей подруги. Уж что-что, а священную Зойкину дату я помню даже во сне. Дева она, а потому до ее дня рожденья, как до луны пешком.

— Да, Сима, — продолжала Зойка все более надрывно, словно в плохой трагедии, — выпьем! Потому что вчера ты мне жизнь спасла.

Она замахнула свою порцию. Я молча ждала разъяснений. Зойка достала из хлебницы кусок нарезного батона, горестно занюхала выпитое и поведала следующее: она сделала-таки химический анализ губной помады. Результат оказался зловещим. Яркая палочка была пропитана сильным отравляющим веществом. В микроскопических дозах яд оказывал очень даже лечебное воздействие, а потому использовался как обезболивающее средство наружного применения. Иначе говоря, входил в состав мазей, поскольку хорошо удерживался жирами. И напичкать жирную губную помаду этой отравой не составляло труда, — объяснила подруга. Эффект же, если учитывать дозу, получился в прямом смысле убийственный. Достаточно было пару раз накрасить губы, чтобы получить сильнейший сердечный спазм и даже полную остановку сердца.

Что, вероятно, и произошло с бедной смотрительницей, добавила я про себя.

Выходит, что Оля не сама умерла, а ее отравили, и потому, по мнению Зойки, мне надо срочно идти в милицию.

Я задумалась. Нет, идти в милицию глупо и бессмысленно. Что я скажу? Суну под нос милиционерам дурацкую губную помаду и объявлю, что девушка отравлена? А как докажете, что помада принадлежала ей? И почему вы решили, что она отравлена? Кто делал анализ? Ах неофициально, в рабочее время с использованием казенных реактивов! Тогда пожалуйте получить за это по шапке вместе с вашей подругой.

Нет, нет, все неубедительно. Да и кто вообще этим будет заниматься? Меня просто поднимут на смех. Есть заключение врачей о причине смерти, девушка похоронена, причем даже не на городском кладбище. Сейчас работники милиции все бросят, потащатся черт-те куда делать эксгумацию и потом кучу анализов. А потом еще заводить дело, собирать доказательства… И все потому, что какая-то малахольная трясет французской помадой. А не сами ли вы ее и отравили, голубушка?

Зойка от такой перспективы сразу впала в уныние. Было видно, что в милицию ей идти уже расхотелось.

— Сим, а что же делать? Мы-то знаем, что на самом деле произошло. Как-то неправильно, нечестно получается. Олю убили, и никто за это не отвечает.

— Может, стоит попробовать разобраться самим? — пробормотала я неуверенно. — Скажем, для начала хотя бы выяснить, как попала эта проклятая косметика к Ольге.

— Ой, только, пожалуйста, не строй из себя мисс Марпл. Раз не хочешь идти в милицию, то выход один — придется оставить все как есть. — Зойка не на шутку разволновалась.

— Ты права, какой из меня сыщик. Так, глупость сболтнула. Не обращай внимания.

Не знаю, поверила ли мне подруга, но, уходя, уже в дверях она еще раз повторила:

— Сима, я тебя умоляю, не предпринимай никаких действий, а то влипнешь в историю!

— Хорошо, хорошо! А кстати, вот это вещество… ну, яд то есть… у вас на заводе имеется?

— Конечно, имеется.

— И достать можно?

— По закону нельзя. Но сейчас все можно, были бы деньги.

Дверь захлопнулась, и я, как пишут в романах, осталась наедине со своими мыслями. Мне вспомнилась мертвая Оля и то как я делала ей искусственное дыхание. А ведь губы смотрительницы были накрашены! Платок… Платок! Вероятно, он и спас меня от сильного отравления. Хотя потом весь вечер тошнило и голова раскалывалась. Так что спасибо нашему физруку. Он настоятельно советовал делать искусственное дыхание через платок «во избежание всякой непредвиденной заразы» — так и слышала я его командирский голос.

Зойку я, конечно, обманула. И оставлять все как есть не собиралась. А начну я с того, что попытаюсь все-таки выяснить, кто подсунул отраву в дорогой французской упаковке.

Следующим днем был понедельник, а понедельник в музее выходной. Очень удобно, можно начинать расследование. Я решила действовать. Помнится, обитательница общежития упоминала некую Любу, подругу Оли, которая работает приемщицей в каком-то ателье.

Я достала телефонный справочник. Итак, в городе двенадцать ателье, включая трикотажные. Мне предстояло обзвонить их все. По пяти номерам Любы не оказалось. Две Любы на мою фразу «я знакомая Оли Стрельцовой» сказали, что такой не знают. И наконец на восьмом звонке сработало!

— А что вы хотели? — настороженно спросил молодой женский голос.

— Видите ли, после Оли осталась одна вещь и письмо. Мне сказали, что вы дружили. Больше передать некому. Можно к вам заехать на работу? Мне по пути.

— Хорошо, заезжайте. Вы адрес знаете? Еще бы не знать, когда телефонная книга под рукой. Ателье имело привычное социалистическое название «Силуэт». В те времена все ателье были «Силуэтами», все парикмахерские — «Волшебницами», все кафе-мороженое — «Снежинками» или «Льдинками». Это теперь разгул фантазии. Один мебельный цех, например, называется «Бахус». Представляю, какую мебель делают поклонники этого бога.